Выдержка была в нем и вправду недетская – он, например, никогда не плакал, как бы больно ни случалось ему расшибиться, мало дрался с пацанами, сносил любую дерзость и ребячью грубость, но не отходил, когда ругали, просто замирал, смотрел угрюмо под ноги. Один только раз, когда словами обидели его мать, кинулся он на рослого шестилетку, вскочил тому на спину и зубами вцепился в шею, в самый загривок. Взрослые разогнали их, но молва окрестила «бешеным», и задевать его с той поры почиталось опасным.
...Пяти с половиной лет, в июле, допоздна наигравшись на улице и проголодавшись, он пришел домой. Бабка лежала на кухне на полу, неестественно подвернув ноги. Угол кухонного столика, бабкин висок и линолеум вокруг головы были в запекшейся крови. Тут же валялась тряпка, стояло ведро с водой – бабка мыла пол и, поскользнувшись, налетела виском на острый угол.
Голова отвалилась назад, застывший взгляд был устремлен куда-то наверх, в отклеившиеся обои.
Он обошел тело, потрогал холодный ноготь, надавил пальцем на щеку, застыл на миг, принюхиваясь, но ничем абсолютно не пахло, прислушался и, не уловив звука дыхания, перешагнул через ее голову, взял со стола краюху хлеба и литровую банку с вечерним надоем, залез с ногами на диванчик, выпил молоко и съел хлеб. Затем принялся смотреть на умершую – молча изучал лицо, руки, грязные босые ноги, в черных трещинах ступни. Потом переключился на стену, на те же обои, что разглядывала стеклянными глазами старая. Так сидел, не выключая свет, не двигаясь, до утра.
С наступлением темноты стосвечовая лампочка на кухне разгорелась сильнее, заполнила все теплом и немигающим светом. Он не чувствовал движения воздуха, не различал уже рисунка на обоях, как слепец, ощущал отдаленное присутствие предметов только кожей лица. Закрытая дверь отсекала от всего дома, но вместе с тем дарила покой, и мертвое тело было естественно, как табуретка, как утюг на застывшей плите.
В этой позе застала его соседка, что брала по утрам у бабки молоко, – он сидел на диванчике в кухне рядом с окоченевшей старухой, притаившийся, но, кажется, ненапуганный, и сосал свой неизменный палец. Слезящиеся и припухшие от бессонницы глаза не утратили блеска. Соседка вошла, тихо ступая по тряпичным половичкам. Мальчишка, вероятно, не расслышал ее шагов, зато почувствовал движение воздуха от ее приближения – и, как зверек, вздрогнул от неожиданности и даже слегка покраснел. Ощутив по трепету пальцев, коснувшихся его волос и головы, весь ужас онемевшей женщины, он чуть только повернул лицо и сказал: «Бабка у меня померла», – вынул изо рта палец, повалился на диванчик и моментально заснул.
