Забыть навеки не смогу
Летучий снег под рождество
И стаю галок на снегу?
Но если был бы я рожден
Не у реки, а за рекой —
Ужель душою пригвожден
Я был бы к родине другой?
Ну, нет! Родись я даже там,
Где пальмы дальние растут,
Не по судьбе, так по мечтам
Я жил бы здесь! Я был бы тут!
Не потому, что здесь поля
Пшеницей кланяются мне.
Не потому, что конопля
Вкруг дуба ходит в полусне,
А потому, что только здесь
Для всех племен, народов, рас,
Для всех измученных сердец
Большая правда родилась.
И что бы с нею ни стряслось,
Я знаю: вот она, страна,
Которую за дымкой слез
Искала в песнях старина.
Твой путь, республика, тяжел.
Но я гляжу в твои глаза:
Какое счастье, что нашел
Тебя я там, где родился!
1947
Илья Сельвинский. Стихи.
Россия — Родина моя. Библиотечка русской советской поэзии в пятидесяти книжках.
Москва: Художественная литература, 1967.
Если умру я, если исчезну,
Ты не заплачешь. Ты б не смогла.
Я в твоей жизни, говоря честно,
Не занимаю большого угла.
В сердце твоем оголтелый дятел
Не для меня долбит о любви.
Кто я, в сущности? Так. Приятель.
Но есть права у меня и свои.
Бывает любовь безысходнее круга —
Полубезумье такая любовь.
Бывает — голубка станет подругой,
Лишь приголубь ее голубок,
Лишь подманить воркованием губы,
Мехом дыханья окутать ее,
Грянуть ей в сердце — прямо и грубо —
Жаркое сердцебиенье свое.
Но есть на свете такая дружба,
Такое чувство есть на земле,
Когда воркованье просто не нужно,
Как рукопожатье в своей семье,
Когда не нужны ни встречи, ни письма,
Но вечно глаза твои видят глаза,
Как если б средь тонких струн организма
Новый какой-то нерв завелся.
И знаешь: что б ни случилось с тобою,
Какие б ни прокляли голоса —
Тебя с искалеченною судьбою
Те же теплые встретят глаза.
И встретят не так, как радушные люди,
Но всей
глубиною
своей
чистоты,
Не потому, что ты абсолютен,
А просто за то, что ты — это ты.
1939
Илья Сельвинский. Стихи.
Россия — Родина моя. Библиотечка русской советской поэзии в пятидесяти книжках.
Москва: Художественная литература, 1967.
Н. Асееву
Над рекой-красавицей птица не воркует —
Голос пулемета заменил дрозда.
Там моя заботушка, сокол мой воюет,
На папахе алая звезда.
Я ли того сокола сердцем не кормила?
Я ли не писала кровью до зари?
У него, у милого, от его да милой
Письмами набиты газыри.
Письма — не спасение. Но бывает слово —
Душу озаряет веселей огня.
Если там хоть весточки ожидают снова,
Это значит — помнят и меня.
