Но внезапно почувствовала головокружительную истому, снаружи полностью обмякла, изнутри схватилась, окаменела. Нежно-острое место слияния с мужчиной разветвилось, заняло всю плоть. В глазах отражения она увидела испуг. Потом каждый клочок ее расщепился и растворился в душном космосе комнаты. Женя перестала существовать, пришел покой, не было ничего: ни тела, ни чувств. Только она сама – душа – осколок света – улетела туда, где так хорошо и куда никто не доберется… Улетела, но… видела – движение лотоса, свое сумасшедшее лицо, лицо несуществующей, недоступной. Почему видела? Не успела узнать: ощущение себя вернулось, пронзило в последний раз и невероятно остро. Смертный холод пронесся от кончика каждой ниточки нерва в позвоночник и оттуда ударил в голову. Женя отчаянно закричала…
Опомнилась она на полу, когда показалось, в нее хлынула кровь – где-то там, внизу – кровь, вернувшая к жизни. Женя смазала холодные капли со лба и век. Приподнимаясь на локтях, силилась понять, что произошло. Сухие губы коснулись ее щеки. И она заметила – свет вокруг то меркнет, то вновь зажигается, а волшебный низкий голос поет: «Sorrow’s child sits by the river…».
…Наше древнее соседство
Поисчерпанно извне.
Что ты помнишь, Ангел Детства,
Что ты знаешь обо мне?..
Жили они на даче Александра, почитай, уже четвертый день. Гуляли вдоль залива, купались, несмотря на холодную погоду. Если не готовили обед или ужин дома – устраивали пикник. Вместе работали: Женя помогала клеить обои, рисовала в силу своих способностей смешные рожицы на глиняных горшках и вазах (у нее получалось в духе африканского народного творчества), замешивала всяку разну химию, вырезала из фольги звездочки и снежинки. Однако рабочий день был строго ею нормирован – не более четырех часов в сутки. Евгений не протестовал, но на протяжении всех этих часов был богом, внимательным и требовательным к своему подмастерью. Ночью, впрочем, не только ночью, они любили.
– Я хочу написать с тебя еще один портрет, – как-то сказал Лесков. – Я не все выразил, как оно есть. Теперь должно получиться.
– Куда лучше? – зарделась Женя.
– Видишь ли, работать с натуры или по памяти – большая разница.
Девушка обняла его:
– Пиши. Если ты сделаешь еще один портрет… два, десять, сколько угодно! – я только порадуюсь. Все они будут по-своему замечательны.
Евгений ни о чем ее не расспрашивал, но очень много рассказывал: разные чудеса в жизни Петербурга, других городов, других стран, других лет, рассказывал о Ладожском озере, таинственном и прекрасном, о драгоценных камнях, о Лондоне, куда попал однажды туристом, когда в карманах водились деньги, а в голове не было серьезных мыслей… Это Женя сама просила его историй, ей нравились интонация, голос… губы.
