«Иди!» — сказал он одному. И тот пошел. «Вернись!» — сказал другому. И тот вернулся. «Сделай это!» — приказал третьему. И тот сделал!
Красиво говорил пан фельдкурат.
А знаете, что выкинул Пухерна, портной из мастерской напротив, после того, как я сбегал за ним и сказал, что его преподобие желает сшить себе новые брюки?
Опустился он на колени, стал мерять у пана фельдкурата в шагу и спрашивает:
— Ваше преподобие, с которой стороны изволите носить член?
— Вон! — заорал на него пан фельдкурат, побагровел и указал пальцем на дверь.
Пухерна, ребята, закрывал за собой дверь так… за всю мою жизнь я не видел, чтобы кто‑нибудь так медленно закрывал за собою дверь.
Да-а-а! Красиво говорил о падении нравов пан фельдкурат.
Я просто диву дался, что за Содом и Гоморра у нас… Раньше я об этом понятия не имел.
Ребята! Исправьтесь! Ходите на проповеди! Ведь никто из вас не молится на ночь…
Да, да!
Хорошо тут на тюфяке лежать да лясы точить… Однако мне нужно выйти… Нужно.
Ничего не поделаешь.
Все думал — перетерплю… а оно… нужно.
Где шлепанцы? Где же мои шлепанцы?
— Карел, куда ты задевал мои шлепанцы? Тут нет, под твоей койкой тоже нет. Йозеф, слезь и отодвинь свой чемодан! Туда, видно, завалились мои шлепанцы… О боже… Ну и свинарник тут развели, какая‑то скотина кидает под мою койку объедки и шкурки от сала… Подвинь, Йозеф! Хватит… О господи!.. Нет тут ничего… ох!
Братцы! Где мои шлепанцы?
Кто их взял и не поставил на место? Ну, сознавайтесь!
Я же вам сказал, мне выйти нужно!
Черт бы вас побрал, какой осел взял мои шлепанцы?
Ладно, хоть один отозвался! Кинь их мне!
Айн… цвай!
Спасибочки!
А теперь — бегом… По такому‑то холоду!
Про-про-кля-а-ту-у-щая жжи-изнь…
Мейден Хоршам [60] Рассказывает
Чего он там врал, хвельдзебель‑то? Я баб люблю, да только делов с ними иметь не хочу, а то у иной в голозе ветер, вот у Альбины, к примеру, ведь все промотает, пригожая деука, да пройдоха и хозяйка никудышная, на почте крала, ей-ей, верно говорю, по посылкам шарила, откроет ящик длиннеющей такой стамеской и вытаскивает оттудова сигары-виргинки, шпик, хлеб, ну и всякое там прочее, зато с голодухи не пухла, еще и другим, бывало, кой-чего даст.
Пан Мачич у ей спрашивает:
— Откудова ты, Альбина, все это берешь? Виргинку‑то нонче и большому начальству не купить.
Барышня на телефоне сказывала, будто под утро за стенкой мертвяки костьми стучат, она, дескать, нипочем там спать не согласна, а почтарь пошел под окошко, глянул сквозь занавески, а там она, Альбина, заместо того, чтобы приборку делать, посылки очищает.
