Вечера на соломенном тюфяке (с иллюстрациями) | страница 28
Босой, в подштанниках садится на порог. Чешет пятку.
«Хоть бы господь бог его надоумил… Надо положить самые большие плашки наискосок друг к другу, квадратик с краю. Палочку заместо хвоста… Тогда мы оба заснули бы уж наконец…»
Сны пленного солдата
Что же вам, родные мои, рассказать? Нелегкое это дело…
Лучше отстали бы вы от меня, не любопытничали. Так‑то вот, матушка. Маня, налей хотя бы рому, а ты, зятек, угости папироской.
Вчера я вам уже говорил — прострелили мне ногу, и остался я лежать в кустах. Под вечер пришли сербы, стали тыкать в меня прикладами: «Шваба!.. Шваба!»
Подняли меня эти парни и все приговаривают: «Не бойся, не бойся!». Подойдет детина — гора горой, крикнет: «Не бойся!» — шасть лапой в карман, вытащит часы — и ходу! Подойдет другой: «Не бойся!». Хватает меня за ногу — я тут, ясное дело, бряк навзничь, а он стащит казенные обутки — и ходу!
Потом нас погнали куда‑то: «Хайда-хайда-айдь, айдь!» [31] Целый день только и слышишь: «Айдь тамо за командира» [32].
Я шел босой, нога болит, все отставал — не мог за ними поспеть.
В одной деревне — разве тут упомнишь в какой — дали мне печеной тыквы с ракией и снова: «Айдь, айдь, шваба!».
Счастье еще, что у меня в подкладке были зашиты монеты, дал я крону стражару [33], старый такой чича [34], комитаджи [35], хороший человек, дрался с турками под Дринополем или еще где, запамятовал я… Ружье у него висело за плечом на веревке. Принес мне кусок сахара. Господи — сахар, угощенье‑то какое!
Потом везли меня на подводе — родные вы мои, — нога вся распухла, горит — надо бы хуже, да нельзя.
В коницких [36] казармах в Нише — родные вы мои, — вот где была стужа, голод да вши.
На дворе — не помню уж, там это было, или где еще: голова у меня дурная стала, ничего не держит — так вот, был там нужник на манер канавы, ходили туда холерные да тифозные. Было до него — ну, как бы вам сказать? — вот как от нашей груши до курятника… Просто большой глубокий ров, сверху — доски, хлоркой политы. А там, внизу, мертвяки… может, два или три… то нога высунется, то рука… Ясное дело, пойдет бедолага по нужде, дизентерийный или холерный, никому не скажется, стражара не позовет — сядет, от слабости свалится туда… да и утопнет.
Так‑то вот… Ну, а потом был я в пешадкйских [37] казармах князя Михаила… — И оставьте меня в покое, не о чем мне больше рассказывать.
Жуткое дело, вспоминать не хочется. Там повыпадали у меня зубы, да еще с койки я там свалился.