Как выяснилось позднее, такие сны бывали у меня только в полнолуние. Это дает объяснение тому, почему в нашей семье так настороженно относились к влиянию Луны на меня.
Когда я просыпалась в слезах и в деталях рассказывала матери свой кошмар, у нее на лице всегда появлялось странное и испуганное выражение, природу которого я никак не могла понять. Как и то, почему она не пыталась успокоить меня, не хотела обнять или взять на руки. Казалось, будто мои сны пугали ее не меньше, чем меня, но я не представляла, как такое может быть.
Конечно, до пяти лет, в то время, когда по полнолуниям меня преследовали эти жуткие кошмары, я и понятия не имела о наследии Холокоста. Я не знала, что ужасы второй мировой войны имели такое непосредственное отношение к моим родителям: они оба были европейцами, сбежавшими в Канаду, чтобы оставить в прошлом тягостные картины того, что произошло на их глазах. Лишь позже я узнала, что, в то время как моя мама боролась с воспоминаниями о Холокосте, мои ночные кошмары были не просто снами, а картинами реальных событий, которые именно она перенесла в Берлине во время войны. И вполне вероятно, что именно мой дедушка, который был убит в концентрационном лагере в Дахау, и был тем самым мужчиной из моих снов, горящим в печи.
Все это было тайной моей матери, которой она не делилась со мной, пока я была крохой. Но эта тайна сама раскрывалась передо мной в виде моих ночных кошмаров, приходящих ко мне в полнолуние.
Серебристые шары и дирижабли, которые я видела в своих снах, на самом деле были цеппелинами и самолетами, сбрасывавшими бомбы на тот город, где жила моя мама, а зубы на столе принадлежали людям, погибшим в лагерях (стоматологическое золото использовалось для обмена, часто из него делали безделушки для жен эсэсовцев).
Первые двадцать лет моей жизни меня воспитывали как христианку, и я не знала, что у меня еврейское происхождение, пока однажды ночью, как всегда в полнолуние, я не увидела во сне то, что случилось с моими родственниками.
Глава 2
Каково это — быть «другой»
С того времени, как мне исполнилось четыре года, мы с сестрой посещали частную англиканскую школу для девочек в Торонто; сегодня она известна как школа для молодых леди из высшего общества — коренных, потомственных американок, но в то время ее двери были распахнуты для любой девочки, родители которой способны платить за обучение.
Я там выросла. Мы все носили одинаковую форму — с первого дня учебы до последнего. Все было замечательно, но я помню предвзятое отношение некоторых учителей к нам с сестрой, потому что наши родители не были «настоящими» канадцами, и поэтому мы не принадлежали к тем социальным кругам, в которые стремились попасть. Я чувствовала, что некоторые пожилые преподаватели скорее терпели нас, чем принимали.
