— До обстрела маялись, а сейчас вроде ничего…
Подходят к оврагу. Политрук замедляет шаг и проходится глазами по убитым.
— Простреливается? — спрашивает коротко и чуть поеживается.
— Ага. Пустил очередь, когда я перебегал.
— Ну, с богом, — усмехается политрук и спокойно спускается со взгорка. Коншин за ним. Падают на той стороне.
За ними взвывают пули, а потом уже слышат они треск пулеметной очереди.
— Гады! — матюгнулся политрук. — Окопов у вас там тоже нет?
— Нет. Три шалашика только.
— Дела… Ну, давай. Соберешь взвод сейчас.
— Нельзя, политрук.
— Ах да, понимаю. Поговорю с каждым в отдельности.
Ребята занимаются делом — кто шалашики сооружает, кто ковыряет мерзлую землю без толку, но все же из снега делают брустверы вокруг выкопанных ямок. Все же занятие. К политруку сразу вопросы насчет еды. Ели-то прошлым вечером, ночь топали, животы, конечно, подвело. Но кое-кто уже костерики маленькие запалил, набил котелки снегом — будут кипяточком баловаться. Коншин с политруком присаживаются, снимают рукавицы, протягивают к огню руки — вроде и телу теплее становится.
— Стопочку бы сейчас в самый раз, — говорит один из отделенных. — Для поднятия духа, — и поглядывает на политрука.
Но тот отмалчивается. Видно, другие у него сейчас мысли.
— Ну что ж, вижу — обустроились вы маленько, — поднимается он. Настроение вроде бодрое… — Помолчав немного, политрук поворачивает голову к полю, вглядываясь в Овсянниково. Как ваша родная деревня называется? обращается он вдруг к Рябикову, находящемуся, как всегда, при Коншине.
— Костенево, — отвечает тот с некоторым недоумением. — А что?
— Небось такая же деревенька? И избы такие же? — продолжает политрук. Похожа…
— Так вот, товарищи… В бою будет страшно, очень страшно, но чтоб этот страх перемочь, думайте-ка вы вот о чем: Овсянниково — твоя деревня, в ней твои родные под немцами мучаются… Понимаете? Легче будет, страха меньше, а злости больше. Поняли, ребятки?
— Чего не понять, товарищ политрук, — отзывается Рябиков. — И так глядишь на это Овсянниково, думаешь: русская деревня-то, а под гадом фашистом. Сердце кровью обливается, мое же Костенево тоже под ним.
— Выбить надо гадов оттедова. Выбить! Это мы знаем, товарищ политрук, нас агитировать не надо, вы вот скажите — как с огоньком будет? Танки как, будут ли в поддержку? — ожесточенно говорит один из "бывалых" с седой щетиной на лице.
— Да, надо выбить, товарищи… Танки, по-моему, на подходе. Будет, наверно, и артиллерийская подготовка. — Политрук обводит глазами бойцов и видит, что у всех один вопрос: сегодня ли в наступление? Но он и сам не знает, что решит начальство, поэтому замолкает.
