— Я прикажу сейчас устроить вам шалашик. — Коншин встает.
— Не стоит…
— Ну, хоть лапнику нарубят… Простудитесь так.
— Ерунда… — чуть улыбается лейтенант.
Идя к взводу, Коншин наталкивается на Илью — взволнованного, даже вроде ошарашенного.
— Т-ы зна-ешь, ка-кое д-д-де-ло? Меня взяли в р-р-р-азведку… Понимаешь, в р-разведку!
— В бригадную?
— Нет, в батальонную.
— Ты ж говорил — переводчиком?
— Буду и переводчиком. "Языков" допрашивать. Это з-з-здорово, Алеша. Интересно, чем сейчас немцы дышат? Это же потрясающий материал.
— "Языка"-то надо сперва добыть, — отрезвляет Илью Коншин.
— Ко-не-чно…
— Ты доволен, что ли?
— Я ж с вами буду, в одном батальоне. Знаешь, как мне неудобно было, что вы там, а я в штабе.
— Ты ж ни черта не умеешь, Илья. Ни стрелять, ни окапываться, ни ползать даже как следует. Какой ты разведчик?
— Нау-чусь, Леша, нау-чусь. — Он набивает трубку.
А Коншин вспоминает, как подбиралась бригадная разведка, и улыбается.
— Ты чего? — спрашивает Илья.
— Помнишь, как бригадную разведку набирали, какие ребята требовались?
— Помню… Я, конечно, в этом смысле, может, и не гожусь, но у меня есть другое… И язык я знаю…
— Что же другое?
— Интеллект.
— Думаешь, пригодится?
— Надеюсь. — После небольшой паузы Лапшин тихо спрашивает: — Леша, что ты чувствуешь?
— Ни черта не чувствую! Хочу жрать, спать, хочу тепла.
— Только-то? Не верю.
— Знаешь, по-моему, все эти описания ночи перед боем, когда герой перебирает свою прошлую жизнь, вспоминает родных, любимую, — мура! Не так это! Ни о чем сейчас не думаю. Выспаться бы… — Коншин широко зевает, может, несколько подчеркнуто.
— Ты-ты-т-ы неискренен, Алексей. Ну, ладно… Желаю…
— Не надо прощаться, — перебивает Коншин. — И вообще… без сантиментов, Илья. Живы будем — не помрем, как говорит Чураков.
Коншин обходит свой взвод… Лежа по двое, по трое, прижавшись друг к другу, небритые, намученные, дремлют… Всего месяц знает их Коншин, но не чужие они ему. Особенно спаял их этот трехсуточный марш на войну, связал воедино тем, что завтра, и тем, что будет послезавтра, всеми теми днями, которые — кому сколько — доведется пробыть на передовой.
Задолго до темноты батальон уже на ногах… Стоят, приплясывают, хлопают друг друга по заиндевевшим спинам — греются, ожидая команды на построение. Скорей бы трогаться, согреться на ходу, а то совсем закоченели. Был этот последний отдых не в отдых. Без шалашей, без костров разве можно было поспать по-человечески? Только задремлешь малость, как просыпаешься от холода, встаешь, пляшешь на месте, оттираешь замерзшие руки, потом опять валишься в снег на полчасика, и опять забирает холод, опять поднимаешься — так весь день. Уж скорей бы к месту прибыть, там хоть ночью, может, поспать удастся?
