— Ладно, бросим об этом. Я вижу, вам неприятен этот разговор.
— Да, неприятен… Идет тяжелейшая и справедливейшая война, а он, понимаете ли, увидел что-то и не знает… А вы, мать, еще не нашли для него нужных слов, вы еще не знаете, что сказать… Да, мне неприятен и непонятен этот разговор, — повторил он, нахмурившись.
— Надеюсь, вы понимаете, что мне нелегко найти слова? — с горечью бросила она. — Вы сказали — идет справедливейшая война. Для матерей нет справедливых войн!
Батушин посмотрел на нее и покачал головой.
— Вам не надо ехать к Андрею. Не надо, — убежденно повторил он, — раз вы ничего не можете сказать ему.
— Что же я должна сказать ему, по-вашему? — тихо спросила Вера Глебовна.
— Это уж, голубушка, вы сами должны найти… Мой друг, а ваш муж Николай Егорыч и отец Андрея семь лет воевал за Россию. Можете это сыну и напомнить…
— Вы же знаете! — перебила она с болью.
— Знаю, — опустил голову Батушин. — Кстати, Вера Глебовна, на днях видел Бородина…
— Бородина?! Господи! — воскликнула Вера Глебовна и уставилась на Батушина.
— Сейчас он принимает подразделение. Не исключено, что и Николая…
— Не надо, Иван Алексеевич! Не надо этих бессмысленных надежд. Я уже ни во что не верю.
— Это плохо — ни во что… — тихо произнес он и снова потянулся к папиросам. Немного погодя спросил: — Вера Глебовна, мне помнится один наш очень давнишний разговор…
— Какой? — довольно безразлично спросила она, занятая своими мыслями.
— Это было, когда мы с Николай Егорычем вернулись с колчаковского фронта… Разговор зашел о Блоке, о его поэме. Вы сказали тогда, что не видите того… "в белом венчике из роз…". А сейчас? — Батушин замолчал и глядел на неё серьезным, внимательным взглядом.
— Что сейчас? — недоуменно пожала плечами Вера Глебовна.
— Сейчас, когда идет святая война, вы тоже не видите… того?
Вера Глебовна задумалась, потом ее губы жестко поджались, и она отрывисто и резко сказала:
— Не вижу.
— С чем же вы поедете к Андрею? — развел руками Батушин.
— С этим и поеду.
Батушин поднялся, прошелся по комнате. Остановившись около Веры Глебовны, он спокойно, но твердо сказал:
— Нельзя с "этим" ехать, Вера Глебовна. Нельзя.
— Не беспокойтесь, я найду силы, чтобы скрыть свое горе и отчаяние.
— Этого мало. Андрею, по-видимому, нужно другое. А этого "другого" нету в вашей душе…
— Откуда может быть это "другое"? — прервала она. — Откуда? Об этом вы подумали?
— Из огромной беды, навалившейся на страну, из всенародного горя, перед которым ваше — только капля, только крупинка…
