— Я надеваю это платье, — произнес он, — но так как вы, граф, сами оценили стоимость его в шестьдесят пистолей, то и позвольте мне быть должным вам эту сумму и уплатить при первой возможности.
— Шестьдесят и шестьдесят составляют сто двадцать, — произнес неисправимый Бигон.
Кавалер начал одеваться в новое платье. Очевидно, оно было сшито не на фигуру Каспара д'Эспиншаля и поэтому подошло Телемаку де Сент-Беату. Бигон не вытерпел, чтобы и тут не сделать замечания.
— Клянусь честью! Платье это было сшито на женщину.
Гасконца новое платье очень украсило; в нем он имел вид очень приличного и красивого юноши. Только одна мелочь помешала костюму его быть полным: перчатки никак не могли войти на его руку. По мнению Бигона, это было новое доказательство, что платье первоначально изготовлялось для женщины.
Тем не менее почтенный экс-негоциант Аргеля или потому, что удары ножнами благодетельно повлияли на него, или потому, что, видя своего господина очень приличным на вид и достойного иметь такого лакея, каким он себя считал, Бигон высказал кавалеру несколько комплиментов и похвал, когда тот был совершенно одет. Затем он рискнул спросить:
— А что, кавалер, вы еще думаете о факте появления в Монтеле моей жены?
— А ты сам продолжаешь ли думать, что это была она?
— Я постоянно думаю об этом. И теперь касательно этого факта сильнее убежден, чем когда-либо. Знаете ли даже что? Мне кажется, будто этот несчастный, принесший сюда платье, очень похож на Иеронима Паскаля, племянника сержанта Фабия Шиго, с которым бежала моя жена!
Гасконец многозначительно улыбнулся и произнес:
— Ты, мой любезный Бигон, до сих пор еще, должно быть, не проспался.
В пять часов все приготовления были окончены, и кортеж отправился в путь надлежащим порядком.
Кавалер Телемак де Сент-Беат вынужден был заменить своего несчастного старого Пегаса лучшей лошадью. Гордость его страдала, но он утешал себя мыслью, что явится в лучшем виде и тем доставит удовольствие сестре своей Эрминии. Бигон, которому вместо осла дали савойскую лошадку, кругленькую и хорошенькую, был наверху блаженства. Не только о собственном осле, он забыл даже о собственной жене и, восседая с горделивой физиономией в седле, производил чрезвычайно комическое впечатление на окружающих. Он ехал между капелланом, сидевшим на муле, и Мальсеном, вооруженным с головы до ног.
Расположение духа его совершенно изменилось, и по очень рациональной причине: от Аргеля до замка Мессиак Бигон ежеминутно, как лист, трепетал от страха. В обществе так скромно одетого кавалера он справедливо полагал, что на случай нападения им невозможно было ожидать никаких хороших результатов. В теперешней компании он всякую опасность считал почти невозможной.
