Вперемежку с кокетливыми пузырьками стояли и строгие баночки из желтой пластмассы с аптечными наклейками на боках: эффексор, паксил, велбутрин, прозак и золофт — классический перечень антидепрессантов. Одновременно их не прописывают, значит, балерине подбирали лечение. Интересно, в какой последовательности? Я выстроил баночки в ряд по датам их получения в аптеке. Хронология обрывалась примерно за месяц до ее поступления в больницу. Манерикс вообще отсутствовал. Спрашивается: почему? В дальнем углу аптечки (как на скамейке запасных) сгрудились игроки-универсалы, и я внес некоторое оживление в их ряды, высыпав в рот (и запив из-под крана) несколько капсул туинала[8] и притырив на черный день по паре таблеток занакса[9] и валиума[10]. Затем я отлил, спустил воду и долго пялился на себя в зеркало. Вместо глаз два черных провала; десны распухли и кровят. Казалось, что из зеркала на меня смотрел человек, годами не евший фруктов.
Когда я вышел, она сказала:
— Во лекарств набрала, да?
— Торговать можно, — сказал я.
— Ты в аптечке рылся, тайны мои выведывал. Не спорь, я знаю.
— Я не спорю.
— Да на здоровье. Я в гостях тоже всегда аптечки смотрю. Подумаешь. Я пожал плечами.
— А манерикс где?
— Это новый, что ли? Который подавляет подавленность лучше, чем старые?
— Ага, он.
— Бросила.
— А не рано? Справишься без лекарств?
— Сейчас вот дико хочется себя поджечь, если ты на это намекаешь.
Десять лет я впахивал как подорванный, штампуя сценарии кассовых голливудских хитов, чтобы позволить себе ту жизнь, от которой в итоге свихнулся. А тут вдруг все стало по барабану. Типа: к чертям понты, будь проще! Жаль, что не захватил вторую бутылку вина: она мигом воскресила бы богемные мечты юности. Литература и трах. Бодлер и женщины, воняющие, как грюйер! Я же не думал, что стану писать сценарии. Хотел быть поэтом. И вот угодил в самое чрево поэзии. Свечи на полках, на полу, толстые и тонкие свечи, длинные и короткие, красные, зеленые и всех мыслимых оттенков синего с одуряюще сладкими ароматами гуавы, граната, манго. Все было luxe, calme и volupté — не подкопаешься. В таитянском дневнике у Гогена есть фраза, которая когда-то поразила меня своей беспощадностью: «Наша жизнь такова, что поневоле мечтаешь о мести». Но какая может быть месть, если в прошлом году я устроил себе три лета, две весны и четыре осени (одну — в Москве, вторую — во Флоренции, и еще две — в Кайро и Бирме)? Удрав со съемочной площадки своего последнего фильма, я ударился в бега, и зима так и не сумела за мной угнаться. Приятно изредка ощутить себя богом, показать погоде язык. Кому нужен Гоген с его аляповато нарисованным раем? Для меня в тот миг самый недоступный, затерянный полинезийский островок на земле находился в черепе балерины.
