— Ольга!.. Какими судьбами?.. В такую пору… Что это значит? — заговорил он, протягивая руку.
— Необходимость заставила, — с плохо скрытой раздражительностью пожала она плечами. — Я ждала вас третьего дня, ждала вчера, наконец сегодня утром нарочно послала с кучером письмо, прося вас заехать хоть на минутку, и вместо того ни вас, ни ответа!.. Пришлось крадучись идти самой и дожидаться…
— Бога ради, извини меня, милая, дорогая моя! — целуя руки своей гостьи, стал оправдываться граф. — Мне крайне совестно, — говорил он. — Но если бы знала ты, какая у меня масса дел, и самого нетерпящего дела, и сколько еще неприятностей при этом! Просто голова кругом идет!.. Я крайне виноват перед тобой, но ей-Богу, клянусь тебе — вот до сей самой поры ни минуты не было свободной.
— Будто? — недоверчиво и зло усмехнулась девушка.
— Верь, не лгу, — горячо уверял Каржоль. — Я не отвечал тебе, потому что рассчитывал непременно заехать вечером, но, видит Бог, не мог, не успел, задержали… В чем дело однако? — доспросил он с озабоченной торопливостью.
— Дело очень серьезное, — веским и размеренным тоном сказала девушка.
Каржоль вопросительно вскинул на нее встревоженный взгляд, предчувствуя нечто скверное. Этот тон и несколько раздраженное, недовольное выражение лица Ольги казались ему подозрительными: уж не проведала ли она чего-нибудь насчет Тамары? И граф на всякий случай приготовился возражать уверениями и клятвами.
— Что такое? — спросил он, серьезно сдвинув брови.
— Я беременна, — объявила девушка.
У Каржоля, что называется, опустились руки.
— Не может быть! — испуганно пробормотал он. — Ты, верно, ошибаешься, Ольга…
— Нет, — отрицательно качнула она головой. — В этом не осталось более ни малейших сомнений…
Каржоль закусил себе губы и глядел на нее растерянными, чуть не бессмысленными глазами.
— Но что же тебя так поражает тут? — продолжала Ольга, удивленная в нем этим испугом и растерянностью, которых, по-видимому, никак от него не ожидала. — Что с тобой, Валентин?.. Ты испуган?.. Ты как будто недоволен даже?..
— Признаюсь, я не ожидал этого… Но что же теперь мы будем делать однако? — пробормотал он сквозь зубы, принимаясь озабоченно шагать по комнате.
Девушка, прежде чем ответить что-либо, несколько времени следила за ним все тем же недоумевающим, удивленным взглядом.
— Мне кажется, — заговорила она наконец, — остается только одно: объявить отцу все как есть, всю правду. Я беру это на себя; ты же приезжай завтра просить моей руки.
