В ее руках – умелых и настойчивых – он понемногу начал обретать готовность. И хотя кошки еще немного скребли на его нераскаянной душе, он жаждал как можно скорее забыть эту досадную неприятность и вернуться в состояние, когда его мужская потенция сможет реализовать себя. Ее стараниями и собственным интересом к ее телу он с каждой минутой приближался к тому мгновению, когда снова сможет нырнуть в эту бездну наслаждения. Как это ни странно, родинка на ее шее снова стала объектом его пристального внимания, хотя, казалось бы, он мог найти несколько куда как более сексуально привлекательных мест.
Наконец его готовность достигла степени, которая, видимо, вполне соответствовала ее ожиданиям, потому что она легким грациозным движением перекинула через него ногу и, оседлав, приняла в себя – на сей раз он не встретил никаких помех, она была готова настолько, что, видимо, смогла бы приютить и нечто гораздо большее, чем имелось в его распоряжении. Она оказалась умелой наездницей – в седле держалась уверенно. Он смотрел, как чуть раскачиваются вверх-вниз ее маленькие упругие груди, и распалялся все сильнее и сильнее. В ее намерения не входило доскакать до самого финиша. Да и он не собирался оставаться всего лишь послушным скакуном (а то и того пуще – седлом), которым руководит искусный жокей. Он сам почувствовал, когда наступил подходящий момент для того, чтобы поменяться местами. Она, повинуясь движению его руки, снова перекинула через него ногу и, когда приняла более подобающую (на его довольно консервативный взгляд) для женщины позу, он продемонстрировал ей и себе, на что способен мужчина средних лет, если истинная страсть обуяла его.
Она раскинула для него объятия своих бедер так, чтобы принять без остатка все, что можно принять, чтобы в самых потаенных глубинах своего лона почувствовать эту хотя и постороннюю, но желанную плоть. Да, она оказалась страстной женщиной. Может быть, подумал он, она и на улицу пошла для того, чтобы – в том числе – удовлетворять свою не по-северному ненасытную страсть, о которой свидетельствовало каждое ее движение в этом совместном танце, каждый звук, исторгаемый ее чуть припухлым, чувственным ртом, искривленным неведомой силой, которая, получив импульс совсем в другой части тела, неизвестно какими путями, неизвестно по каким нервным волокнам достигает мышц лица и лишает их возможности управлять выражением этих губ, этих бровей, век, скул.
Временами она совсем переставала владеть своим лицом, и оно словно бы расползалось в беспомощно-покорную маску, как бы говорившую: вот теперь я вся в твоей власти, покорна и трепетна, только дай мне то, чего так жаждет моя женская плоть. И он не обманул ее (так, по крайней мере, хотелось ему думать) – она пришла в состояние, когда голова ее моталась по подушке, глаза под закрытыми веками закатывались под самый лоб (он видел это, когда ее веки вдруг открывались ненадолго, обнажая глазные яблоки), а ноги обхватывали его поясницу, чтобы вонзить его в себя глубже еще хоть на малый миллиметр.
