Титус. Разумеется, отец. Я вернусь, когда ты еще будешь спать. А ты включишь в картину что-нибудь, свидетельствующее о присутствии божества? Например, ангела или Бога, который взирал бы на сцену, освещая все свои светом?
Рембрандт. Ни в коем случае! Ты прожил со мной столько лет и как же ты мог подумать, что в этой картине найдется место для чего-нибудь подобного?
Титус. Прости. (Подходит ближе.) Не разрешишь ли подтянуть тебе чулок и пристегнуть подвязку? Так нельзя ходить - ты, того и гляди, споткнешься и упадешь.
Титус нагибается и, кажется, что это молодой Рембрандт. Ему приходится встать на колени. И тут заботливое движение превращается в объятие. Де Барриосы смотрят в недоумении на происходящее.
Рембрандт. Сын!
Титус. Я люблю тебя, отец.
Рембрандт. Я тоже люблю тебя.
Все застывают в полумраке. И тут, откуда-то свысока, появлется ангел - старое чучело из амбара. Лица на сцене начинают светиться каким-то теплым и добрым светом.
