Домой я пришел вечером. На сердце было тревожно.
— Ну как, сыночек, хорошо погулял? — встретил меня папа.
— Да, папочка.
— А ты плохого ничего не делал?
— Нет,— не поднимая головы, ответил я.
— А с Вовой ты гулял?
— Гулял... Прости, папочка...
— А больше тебе не за что просить прощения?
— Не-е-т.
— Ну, тогда иди сюда. Я расскажу тебе историю об Иосифе.
Папа усадил меня на колени, и его рассказ перенес меня в седую древность. Мне казалось, что я вижу Иосифа, любимого сына Иакова, и так было жалко, что братья его ненавидели... Вдруг, оборвав рассказ на полуслове, отец спросил:
— Сынок, скажи, почему ты шел домой со стороны реки?
Я растерялся от неожиданного вопроса и не нашел что ответить.
— Прости, папочка! — виновато прижавшись к нему, сказал я.
— А может, ты забыл еще о чем-то плохом, за что нужно попросить прощения?
— Нет...— не глядя на отца, протянул я.
— Тогда слушай дальше.
Я опять успокоился. Отец продолжал рассказывать, как Иосифа продали в Египет.
«Вот так братья!» — только подумал я, как вдруг:
— Сынок, а почему от тебя мятными конфетами пахнет?
— Вова угостил
— А ты угостил его чем-нибудь?
— Нет.
— Что ж ты? Вот тебе десять копеек, положи в карман. Когда пойдешь гулять, купи и угости. Только не забудь.
— Не забуду,— отчеканил я, радуясь, что так удачно закончился разговор.
Усевшись поудобнее, я уже не слышал, о чем рассказывал папа. «Только бы он ни о чем больше не спрашивал»,— думал я. Но в самый неожиданный момент он снова остановился:
— Сынок, а ты видел нищего на углу?
— Видел,— еле слышно прошептал я.
— А ты дал ему что-нибудь?
— Нет.
— Нехорошо, сынок, нехорошо! Он слепой, у него, может быть, дома детки голодные. Вот тебе двадцать копеек, когда пойдешь гулять, подашь ему.
Затаив дыхание, я крепко прижался к отцу. Но он быстро снял меня с колен и строго посмотрел в глаза.
— Ты брал у нищего деньги? — еще строже спросил отец, держа мой дрожащий подбородок.
— Па-а-почка, прости-и,— разрыдался я.
— Я тебе простил еще тогда, когда ты, забыв мой наказ, побежал с Вовой к реке. Я простил тебе, когда ты в нерешительности стоял у окон подвала и думал, кричать скверные слова или нет. Я тебе простил, когда ты тренировался поднять монету. Я тебе простил, когда ты ел конфеты. Тебе было сладко, а мне очень горько. Я тебе простил, когда ты, сидя у меня на коленях, все время лгал. Я и сейчас прощаю, но простит ли тебе тот слепой нищий?
Сказав это, он оставил меня и занялся своими делами. Слезы душили меня, я не знал, что делать, а папа не обращал на меня внимания.
