– Думаю, ему больше нравится Мауи, – сказала Джесса, наклонившись, чтобы потрепать уши собаки. Пес послушно поднял голову.
– Он говорит с тобой.
– С тобой он тоже говорил.
– Немного.
– По твоим стандартам это должно означать полное молчание, – сухо заметила Джесса.
Обычной реакцией на подобные слова было подобие усмешки. Но на сей раз Сент-Джон продолжал смотреть в окно на… она не была уверена, на что именно, но явно не на что-то реальное снаружи.
– Слишком поздно, чтобы остановить все это. Джесса застыла. Она не ожидала, что он дойдет до этого так быстро, если вообще дойдет.
– Остановить?
– Можно отозвать «Редстоун». Но не ревизоров и репортеров.
– Вот чего вы хотите? Остановить это?
– Иначе ребенок погибнет.
– Как едва не погиб ты, – напомнила она.
– Это моя месть. В какой-то степени и его. Но… – Он покачал головой и добавил: – Неприемлемая потеря.
Джесса не могла выразить, какое испытала облегчение. С тех пор как она поняла, кто он, и наблюдала за его неуклонным продвижением к справедливой мести, она думала, не превратил ли вред, причиненный ему в детстве, в такого же холодного и расчетливого человека, как его отец. Временами ей казалось, что это так, когда она наблюдала за его яростной сосредоточенностью на уничтожении Олдена.
Но здесь перед ней был подлинный, реальный человек. Человек, сознававший, что не может принести в жертву своему делу, каким бы справедливым оно ни было, невинного мальчика, оказавшегося в той же западне, в какой некогда был он сам.
– Я говорила с его матерью, – продолжала Джесса. Голова Сент-Джона резко дернулась, когда он посмотрел на нее. – От нее нечего ждать помощи. Думаю, Олден пока сдерживает свои извращенные наклонности в общении с ней, а она либо пребывает в полном неведении относительно происходящего с сыном, либо решила, что пусть лучше достается ему, чем ей. Думаю, верно последнее, хотя это отвратительно.
Сент-Джон молча уставился на нее, и Джесса поняла, о чем он думает.
– Это не делает путь твоей матери более приемлемым – ей следовало сражаться за тебя, – но… более чистым, не так ли?
– Ты бы сражалась. – Это прозвучало почти шепотом.
– За своего ребенка? До самой смерти. Или до смерти его обидчика, – добавила она. – Что же делать нам? Если Олден сломается…
– Когда.
– Хорошо – когда. Ты знаешь его лучше всех, поэтому, если ты говоришь, что он сломается, значит, так и будет. Но что нам делать с Тайлером? Как обеспечить ему безопасность? Если я обращусь к детским социальным работникам, это будет выглядеть так, словно я пытаюсь опорочить Олдена, и они могут не воспринять это достаточно серьезно, чтобы действовать вовремя. А если обратишься ты, тебе придется отвечать на неприятные вопросы.
