Но Сент-Джон знал не деда, а прадеда. Знал и хотел походить на него. А Кларк Олден никогда бы не позволил ему прятаться в коконе этого автомобиля, отгоняя старые воспоминания.
– Отворачиваясь, ты ничего не изменишь, – часто говорил он ему. – Смотри миру в лицо, потому что рано или поздно тебе придется это сделать.
Сент-Джон думал, что выполнял этот завет.
Но очевидно, это не так.
Он завел машину и поехал назад в Сидар.
Митинг закончился, оставив после себя большие группы народа в сквере и на улице, хотя толпа в основном разошлась.
Сент-Джон нахмурился, увидев, что магазин кормов все еще закрыт. Джесса сказала, что откроет его после окончания митинга.
Думая об этом, он увидел ее. Она вышла из бакалейной лавки, неся не сумки, а большой букет цветов, вместо того чтобы направиться к магазину, села в большой голубой пикап с эмблемой магазина на дверце и поехала в противоположную сторону. Побуждаемый любопытством, Сент-Джон последовал за ней.
Когда Джесса свернула в ворота кладбища на окраине города, он понял, в чем дело. Сначала Сент-Джон хотел оставить ее в покое, позволив в одиночестве посетить могилу отца. Но Джесс Хилл был если не так ласков, как его жена, то, по крайней мере, справедлив к нему. Он никогда не обращался с ним так, будто верил в дикие истории, которые, как Сент-Джон осознал только позже, распространял его собственный отец в качестве оправдания суровых мер, применяемых к его неисправимому сыну.
Он должен принести дань уважения, подумал Сент-Джон, одному из немногих людей в его прошлом, который заслужил это.
Сент-Джон чувствовал себя подглядывающим, следуя за Джессой, когда она пробиралась между надгробиями самого разного типа – от простых табличек до замысловатых скульптур в одежде ангелов. Он знал, что для Хиллов семейное место вечного успокоения всегда было хрупким балансом между многозначительной торжественной данью, которой требовал город, начиная с мемориала деда Джессы, и простотой, которую предпочитали они сами.
Джесса обсуждала это с ним давным-давно с легкостью ребенка, не имеющего ни реальной концепции смерти, ни подлинного понимания вечности.
– Можешь себе представить – выкапывать старых тетушек и дядюшек, чтобы перенести их в одно место? Ужасно!
Сент-Джон живо припоминал это простодушное отвращение, маленький сморщенный носик.
«Если я не уберусь отсюда, то окончу свои дни здесь, рядом с матерью, в этом украшенном горгульями склепе, ожидая, пока отец навсегда присоединится к нам…»
