Кирон задумался. Добавить можно было многое. И с тем же успехом можно было промолчать.
- Молю Бога, сеньор, чтобы мой поступок не отразился на вашем отношении к мастеру Хобарту, доброму человеку и великому художнику, который должен отвечать только за свои собственные поступки. Я также молю, чтобы позор не пал на моих родителей; они и так наказаны моим рождением.
У сеньора Фитзалана запершило в горле, усы его задрожали. Мисс Элике наклонилась и, не сводя с Кирона глаз, принялась гладить отца по длинным седым волосам.
- Я долго думал, как тебя наказать, подмастерье. Поначалу планировал отрубить тебе голову, в назидание всем прочим шалопаям, которых полно в каждом владении. Но поскольку такое наказание в некотором роде ограниченно и через двенадцать месяцев о нем, как правило, забывают, я начал склоняться к отсечению дерзнувшей руки и выкалыванию нечестивых глаз.
Кирон задрожал. Смерть показалась ему благом.
- Как бы то ни было, - продолжал сеньор Фитзалан, - моя дочь, привыкшая во всем поступать по-своему, придумала для тебя более изощренную кару.
У Кирона пересохло во рту. Значит, даже перечисленные ужасы не могут удовлетворить жажду мести мисс Фитзалан.
- Итак, подмастерье, ты понесешь наказание, определенное мисс Элике, поскольку она является в данном случае пострадавшей стороной.
- Сеньор, - поспешно пробормотал Кирон. - Я согласен с отсечением головы. Это справедливо.
- Вот как? Решать будешь не ты, парень. Считай, что тебе повезло.
Кирон был уверен в обратном. Топор - это быстро, а вот то, что придумала для него мисс Элике, наверняка растянется надолго.
- Приговариваю тебя, - сеньор Фитзалан улыбнулся, - к выполнению желания мисс Элике рисовать надлежащие картины и никогда не поднимать на нее руку, дабы моя рука не поднялась на тебя... Тебе повезло, мальчишка, что у моей дочери своеобразные капризы, и она умеет по-женски добиваться их исполнения. Ну, что теперь скажешь?
Кирон открыл рот, но не смог произнести ни звука.
- Прикажи его развязать, отец. Он свое получил. Элике смотрела на Кирона с состраданием. Это были первые ее слова. Фитзалан в отчаянии возвел глаза к потолку.
- Наверное, мне никогда не понять женщин! Потом он кивнул тюремщику, и Кирона расковали. Юноша наконец обрел дар речи.
- Благодарю вас, сеньор, за проявленное ко мне милосердие. Фитзалан расхохотался.
- Он называет это милосердием, клянусь Луддом! Да если мисс Элике решила тебе отомстить, о милосердии не может быть и речи!.. Ладно, убирайся отсюда и помолись хорошенько!
