— Я вынужден был бежать с единственным товарищем. Скрывался под шлемом и кирасой легионера, прятался в помойных ямах…
— Какова твоя цель?
— Вернуть свободу, все то, что мы потеряли. Мне рассказали о пророчестве, согласно которому победы Цезаря не будут продолжаться вечно, а кроме того, у его завоеваний нет будущего. Галлия, согласно этому же предсказанию, отвоюет независимость, народы Запада уже объединяются для отпора. По слухам, твои соседи, венеды, сплотились именно для этой цели.
— Цезарь велик…
— Но он далек. Знаешь ли ты, сколько его легионеров стоит на Луаре?
— Я знаю, что венеды находятся на другом берегу, а не на этом, и что их союз, если только он на самом деле существует, не сможет взять даже мою крепость. Скажи, что говорят обо мне на вашем юге?
— Там говорят, что ты ловкий малый.
— Правда?
— Вот почему я сужу о тебе не по тому, как ты меня принимаешь.
— Посмотри, кто кого в конце концов будет судить… А что скажешь ты, Котус?
— Слова моего господина — мои слова.
— В этом лесу, — снова взял я слово, — все находится в твоей власти. Мне посоветовали здесь искать убежища и поддержки. Меня убеждали, что беглецы скрываются в полной безопасности под твоей надежной защитой…
— Ты хочешь, чтобы я проводил тебя к ним? — Он встал с трона, глаза его горели недобрым огнем. — Ты этого хочешь? Ну что ж, проводите его туда, где он будет в полной безопасности! — приказал он своим людям.
Нас крепко схватили за руки, но один из приближенных вергобрета попробовал вразумить его:
— Вертиск, ты уверен, что римляне победят? Если тебе не хочется оставлять этих двоих у себя, отправь их на другой берег, там они найдут единомышленников.
Вергобрет в ярости отшвырнул свой жезл на землю.
— Замолчи! Других учи, а не меня!..
В тюрьме уже находились четверо пленников. Они усадили нас на каменную скамью, стоящую у стены, и засыпали вопросами. Это были беженцы с территорий, захваченных римлянами. Злая судьба привела их в Ратиак в лапы к вергобрету. Их ввели в заблуждение рассказами о радушии хозяина здешних лесов. Как и мы, они были схвачены на улице и обезоружены во дворе тюрьмы.
Самый старший из них был из племени арвернов. Он постоянно сутулился, и потому, наверное, голова его казалась тяжелой, как у всех горцев. Этот человек сказал нам:
— Люди моей земли ничего не хотят слушать. Вот уже год они не занимаются ничем другим, кроме болтовни. У нас всегда были враждующие между собой группы, а внутри каждой группы — еще по две группы. Это расчленение — как чума, от нее и шла наша погибель. Враждовали племена, семьи, члены одной семьи. Мы пытались объединиться, но никак не могли решить, кто будет командовать. В результате выдвигали какое-нибудь ничтожество, и каждая сторона пыталась подмять его под себя, или хитреца, который пытался быть полезным и вашим и нашим, но ничего существенного не совершал. В конце концов, мы вынуждены были заключить кабальный мир с Римом. А ведь Цезаря так легко было разбить: достаточно было бы только двух одновременных, с севера и юга, ударов. Мы взяли бы его в клещи, а альпийцы накинули бы петлю ему на шею, ни один из воинов Цезаря не ушел бы живым… Но никто не хочет этого понимать… Я покинул их, разочаровавшись, устав от бесконечных собраний и выборов.
