Потом оба откусили по кусочку идеально круглого, оранжевого печенья, которое держали в руках, и улыбнулись.
Лёгкий приятный мотивчик, что-то вроде ля-ля, ля-ля-ля-ля… заполнил всё вокруг: «Печенье на солоде марки Туччи делает мир гораздо лучше!»
Я закрыла глаза.
О чём тут беспокоиться.
И в самом деле, где ещё могла я родиться, как не здесь, в этом прекрасном мире, где печенье на солоде марки Туччи делает его гораздо лучше!
Но я ошибалась.
Какой-то мужской голос громко произнёс:
— Стоп! Годится. Молодцы, ребята. А девочка даже уснула, отличный финал… Нарочно не придумаешь! Теперь всем переодеться!
И я открыла глаза.
Какая-то неопрятная, встрёпанная женщина вошла в комнату с большим чёрным пластиковым мешком и побросала в него все цветы вместе с вазами, идеально круглое печенье вместе с блюдом и валявшиеся повсюду огромные пустые коробки с изображением этого печенья.
Солнце, бросавшее жаркие оранжевые лучи на середину комнаты, было погашено. Низкорослый тип взвалил его себе на плечи и унёс.
Окно, которое прежде выходило на сверкающую зелёную лужайку, тоже было свёрнуто и перевязано бечёвкой.
Самая прекрасная женщина, какую я когда-либо видела, открыла самый большой рот, какой когда-либо открывался, замерла на мгновение и потом медленно закрыла его, выпуская из себя воздух, словно тюлень.
— Чёрт возьми, как же я устала! — вздохнула она наконец. И расслабилась, раскинув руки и ноги.
Сидящий возле неё самый прекрасный мужчина, какого я когда-либо видела, потёр своё лицо обеими руками.
— И не говори. Увижу ещё это печенье, меня стошнит, — и закурил сигарету.
Женщина с трудом приподнялась на локте.
— Дай-ка и мне, — попросила она.
Он сунул ей в рот свою сигарету, а себе зажёг другую.
Неопрятная, встрёпанная женщина проволокла огромный, битком набитый чёрный пластиковый мешок к выходу и включила дневной свет. Комната сделалась мертвенно-белой.
Низкорослый тип отключил лёгкий бриз и унёс его точно так же, как незадолго до этого солнце, — на плечах.
И я тут же вспотела.
Дым, который вентилятор больше не развеивал, превратился в светло-серого червя и стал медленно кружить по комнате.
Тот же мужской голос, что и прежде, прокричал откуда-то:
— Ребята, пошевеливайтесь! Самолёт через час. Съёмки вечером в любом случае — с вами или без вас.
Самая прекрасная женщина, какую я когда-либо видела, и самый прекрасный мужчина, какого я когда-либо видела, поднялись, погасили свои сигареты, втерев их в пол, и прошли мимо меня так, словно я никогда и не существовала.
