Однако неожиданно, ни с того ни с сего, без всякого предупреждения и в последний момент, как всегда в нашем доме, однажды воскресным вечером папа и мама вручили мне красный портфельчик из блестящего пластика и сказали, что утром я пойду в школу.
1 октября[6] 1976 года ровно в восемь часов утра я вышла из калитки в белом передничке, похожем на Мариин.
Дорога за оградой уходила и вправо, и влево. Это оказалось для меня неожиданностью.
Мария посадила меня в точно такую же машину, как у бабушки, только белую, а не фиолетовую, и включила двигатель. И мы поехали с грохотом и дребезжанием.
Дорога от дома до школы оказалась довольно длинной, минут тридцать туда и почти вдвое дольше обратно из-за дневных пробок. Мне же она казалась нескончаемой, изнурительной, хотя в то первое утро я даже не заметила, как мы доехали.
С невероятным изумлением смотрела я из окна на великое множество машин и сидящих в них людей, чего раньше ещё никогда не видела.
А у светофоров так ещё лучше. Люди, останавливавшиеся рядом с нами, чем только не занимались. Какая-то женщина облизала зубы и потёрла их указательным пальцем, глядя в зеркало заднего обзора; мальчик, чуть постарше Либеро и Фурио, повернул что-то и стал без конца кивать головой и ритмично стучать рукой по рулю; какой-то мужчина, положив на руль чёрную кожаную сумку, залез в неё с головой, принялся вытаскивать из неё бумаги и, быстро просматривая, швырять за спину. А другие люди ничего не делали, просто смотрели, как и я, на соседние машины.
Я никогда прежде не видела столько народу и ещё долго продолжала бы радостно махать всем рукой, если бы Мария не велела мне немедленно прекратить.
Виадук на скоростной дороге был увешан рекламными щитами с разными фотографиями и рисунками. Самый большой из них изображал круглое оранжевое печенье с широкой, как у королевы красоты, перевязью, на которой было что-то написано.
Я смотрела на него, когда проезжали мимо, а потом, обернувшись, рассматривала и в заднее окно, пока оно не сделалось совсем маленьким — величиной с настоящее — и наконец исчезло.
— А что там было написано? — спросила я Марию.
Костяшки на руках Марии, держащих руль, почему-то побелели.
— Где?
— На огромном печенье.
— На каком огромном печенье?
— На круглом и оранжевом.
— Я не видела его.
— Как не видела?
— Не видела.
— Но оно было очень большое.
— Я не видела его.
Когда Мария так упиралась, настаивать было бесполезно. Лучше сменить разговор.
— Эта «Чинкуеченто» тоже бабушкина?
