— Нет, не все! — запротестовала Эльма. — Ваш Анд не такой.
— Из чужого он времени, наш Анд, — вздохнула Майда. — Ему в ряд стоять с теми шестерыми, которые прилетели к нам из прошлого.
— В ряд с ними?! На площади Синей травы?! — в ужасе воскликнула Эльма. — Не бывать тому!
Майда горько усмехнулась. А Эльма, спустив мальчика с колен, стала что-то шептать ей. Майда с сомнением качала головой.
— А как же иначе? — почти возмущенно воскликнула девушка.
— Не знаю, не знаю, — твердила Майда. — Дождемся Анда.
И Анд наконец вернулся.
Он был потрясен случившимся. На тело чернявого смотрел с негодованием.
— Надо вынести его на улицу, — предложила Майда.
— Лучше спрятать его в пустой квартире на верхнем этаже, — возразила Эльма.
Анд, отвечая собственным мыслям, покачал головой:
— Разве ложь сильнее правды? — спросил он как бы самого себя. — Потеря ножа грозит палачу лютой казнью. Я отнесу ему ночью тело сына и верну нож. Но ножны оставлю у себя. Он предпочтет молчать, иначе я предъявлю ножны и палачу придется сознаться в утрате вверенного ножа. А этот, — он указал ногой на чернявого, — еще дышит. Ему досталось кувшином крепче, чем мне. Что ж, он заслужил это.
С наступлением темноты Анд выполнил свое намерение и отнес бесчувственного Гнидда его отцу, палачу-соглядатаю, который, очнувшись с перепою, метался в ярости по квартире в поисках пропавшего острого ножа.
С недоверием открыл он Анду дверь на стук.
Анд свалил тело чернявого на пол и протянул палачу острый нож.
— Вернуть нож. Да-да Гнидду. Вернуть жизнь. Да-да Гнидду, — забормотал маленький «отец-свежеватель».
— Грозить ножом ребенку. Да-да сын Гнидда, Гнидд. Желать женщину. Да-да сын-Гнидд. Ударить кувшином по голове. Да-да, Майда, мать Анда. Сказать все. Да-да, великому вождю.
Тут маленький жрец взмолился. Ничего не надо говорить, а главное — надо вернуть священные ножны. А он будет молчать и сам займется сыном, если тот выживет.
С этим Анд и оставил двух негодяев. Но он содрогнулся бы, если бы узнал, что произошло в доме жреца-палача, которому предстояло снять кожу с «преступных предков». Даже Анд с трудом поверил бы, что Гнидд-старший, убедившись в безнадежном состоянии сына, чтобы набить себе руку, сам сдерет с полуживого Гнидда кожу. Он занимался этим всю ночь, очень довольный собой. А к утру увидел, что «освежеванный» сын его Гнидд умер.
Он не считал себя виновным в его смерти, оправдываясь тем, что снимает кожу с уже мертвого. Но это было не так.
