— Но я ведь это знаю! — воскликнула Надя.
— И это знает! — простер руки вверх Галлей.
— Это конец сонета нашей незабвенной поэтессы, Весны Закатовой.
— Весны Закатовой? — насторожился Бережной.
— Ну конечно! — улыбнулась Надя.
— Я у тебя перепишу потом эти стихи.
— А я и другие ее сонеты знаю, — лукаво сообщила девушка.
— Все перепишу, — заверил командир.
К звездонавтам бодрой походкой шли хозяева острова.
Впереди — Диофант в том же темном облегающем костюме, на фоне которого выделялась его седая борода, и в накинутом на плечи белом плаще, развевающемся на ходу.
Рядом — его сын, Демокрит, как уже знали звездонавты, координатор острова, пониже отца, одетый тоже в облегающий костюм, но не темного, а голубого цвета. Чисто выбритый, горбоносый, он напоминал юного горца, хотя ему было лет за пятьдесят.
— Демокрит просит извинения, — начал, старательно и отчетливо выговаривая русские слова, Диофант. — Нет ничего бесконечнее повседневных забот о семье, в особенности если она — все население острова.
— Ласково такую семью иметь, — заметил Бережной, обводя взглядом дома и гавань.
— И на изучение древних языков у Демокрита не осталось времени. Это мое упущение!
— У вас, почтенный Диофант, есть еще одно упущение, — загадочно сказал Галлей.
Старец насторожился.
— Если я чем-нибудь не угодил нашим гостям, то это непростительное упущение!
— Нет, бесценный Диофант! Вам не в чем упрекнуть себя. Просто на памятнике оказалась надпись на знакомом мне языке.
— Вы имеете в виду латынь?
— Я не только математик, но и врач. А латынь когда-то международный язык ученых, используется в медицине многие столетия. Кроме того, для души я изучил еще и эсперанто.
— О-о! Это действительно упущение с моей стороны. Но, поверьте, мне просто очень хотелось всегда быть вам полезным при общении с жителями острова.
Он передал содержание беседы сыну, и тот обратился к звездонавтам, с которыми познакомился еще утром:
— На остров Солнца переселялись люди из самых разных краев — все, кто уцелели после всемирной катастрофы. Принимая наш уклад жизни, они вливались в общину, отказываясь от лжи и лени. Но говорили на разных языках, словно строители сказочной «Вавилонской башни». А здесь им предстояло сообща создать все эти башни, которые вы видите вокруг. У нас нет предпочтения ни взглядам, ни религиям, ни языкам. Поэтому для всеобщего понимания выбрали никому не родной «мертвый» язык эсперанто. И здесь, на острове, он «ожил», стал разговорным. И я счастлив, что могу говорить на нем, и один из вас поймет меня.
