Так что на ноги встанешь и чувствуешь Все поплыло.
Вот все встало на место, И лишь ощущенье осталось – Этой ночью за мной приходили…»[1]
Все долго молчали.
Сергей схватился за голову.
– Страшные стихи!
– Гениальные стихи! – спокойно возразила Люба. Только гений может так точно выразить сущность наших «лепетунов», годами живших с морозящим и мысль и душу ощущением-памятью, которая парализовала их поколение на целый век : «Этой ночью за мной приходили…» В этом суть всех наших «тварей дрожащих – нашей интеллигенции в эпоху СПЕЦ лагерей и больниц
– Да-да, в этом что-то есть, – неохотно процедил Сергей.– И у нас страх еще не выветрился. А в отцовском поколении?! Отец о многом со мной говорил, он был на флотах – гром и молния, и не скрывал этого. Но я знаю о чем он молчал. Всегда молчал? «Не загребут ли вторично?»
То-то моя женка о Тоне по ночам бормочет: «Тоня – Тонечка!»; спросонок, думал. Или поразила чем-то… А ведь правильно наша дорогая гостья заметила. Гении на Руси долго не живут… Ну, раз так, милые наши страдалицы, выпьем за погибшего гениального поэта Антонину Казакову по русскому обычаю, не чокаясь… Если не чокаются – никакие доказательства не нужны…
– Увы, все доказательства появляются слишком поздно, – снова всплакнула Катя, осторожно ставя хрустальный бокал на стол. – Люба, вы снова на химфаке? Как вам там?
Люба улыбнулась горьковато.
– Все студенты, кроме ребят из моей группы и двух преподавателей, убеждены, понимаешь, у-беж-де-ны! что Рябова пыталась покончить с собой. Я никого не перубеждаю. Сил нет….. Деканат предлагал академический – отказалась, Чтобы потом восстановиться, нужно пройти медкомиссию, а я уже товар негодный. Пока были ожоги даже на лекции не пускали. Инспекторша наша Верка – серый медведь, торжественно меня выпроваживала, говорила «поликлиника запрещает вам учиться». Ребята выручили – все под копирку писали. Лето сидела в санатории, потом в горах занималась как проклятая. Осенью сдала экзамены за четвертый курс, с полимерами и псевдополимерами распрощалась. Диплом делаю по истории и философии науки…
Честно признаюсь, о прошлом молчу. Лишь однажды не сдержалась. Когда встретилась с Пшежецким. Мы столкнулись нос к носу у входа на химфак. Странно, я не почувствовала ни злобы, ни ненависти. Мне показалось будто меня облили клеем – нечто подобное я как-то испытала в Черном море, когда медузы облепили меня со всех сторон. Пшежецкий растянул в улыбке мягкие, как диванные подушки, губы и сказал: «Вы прекрасно выглядите: какой черт меня дернул – забыть, что на курсе две Рябовых». В глазах его не было ни смущения, ни раскаянья…
