Иногда появляется Главный врач всего, что не СПЕЦ, «Александра», как зовут ее сестры и няни. Глазастая и напоритсая, как Тоня, и, похоже, вовсе не хищная… Она всегда всем недовольна: миром, собой, мной.
– У вас, действительно, все, как у мышей, – бурчит она себе под нос, – только печень не реагирует, странно…
«Александра» совсем непохожа на гробовщиков из СПЕЦА, в ней сразу угадывается обычная человеческая усталость и озлобленность.
– Конечно, если бы все можно было изучить на животных, проблем было бы меньше – И будто оправдываясь, добавляет: – Неизвестно, как лечить на вашей стадии. Можете хоть к маршалам обращаться – поздно. Время покажет…
В этом отделении есть даже большие настенные часы. Их стрелка движется рывками, можно смотреть, как медленно ползет время.
Белая дверь и утренние облака сливаются в зеркале в сплошную белизну. Как виденье, на ней возникает некогда родное лицо… Коля? Нет, бред, мираж… Наверное, от нехватки воздуха. Пусть кусочек прошлого, застывший в зеркале останется Гариком. (Гарик– сущности это пустяки, человек стал взрослым и поменял имя, это вполне понятно– чужеродное Эдгар – дядя Фред трижды прав! – в нашем самодовольном и ксенофобском Третьем Риме не годится для карьеры). Тем не менее, вижу, сколько и что вместе с именем изменилось…
Память все уводит и уводит от беспощадной действительности. Гарик, я лечу на качелях, сделанных тобой из двух толстых веревок и одной доски. Это самые лучшие качели в нашей галактике! Я лечу в наше детство, к старым тополям и солнечным зайчикам! В том мире, полном добра и света, все прошлое, настоящее и будущее принадлежит нам!
Изображение в зеркале не исчезает, к нему присоединяется еще одно и еще…
– Добрый день, как самочувствие, как дышится? Все уже почти зажило, шрамов, наверное, не останется, – гудит в воздухе. Тут уж никаких видений, сплошная реальность: сплошь доктора наук и новые член-корреспонденты Академии наук СССР Коля Платэ и заведующий лабораторией Витя Кабанов. И лопочут-лопочут, наперебой лопочут:
– … Мы виноваты, нам больно и тяжело, нам в чем-то хуже, чем тебе, муки душевные страшнее, твоя мать христианка, ты тоже, кажется, веришь в Бога, ты должна простить…
«Простить?»
– Пойми, чудовищная ошибка, постарайся понять, на курсе две Рябовых, тебя перепутали, это не наша вина, ты поправишься нужно забыть…
«Забыть Анну Лузгай?»
– … Почему ты сразу не сказала Пшежецкому, что работаешь в моей лаборатории, я тебя, правда, там ни разу не видел, могла бы зайти, я же знаю тебя с тех пор, как знаю Колю, – лепечет Кабанов.
