– Да я же одна, одинокая, неужели неясно? – щебечет Катя. – Никого на белом свете…
– Ну, а я не одинокая, да что толку! – в досаде говорю ей. – Родню дает или не дает судьба-судьбина…
– Хорошо, что хоть друзей мы можем выбирать сами, – усмехается Тоня, сжавшаяся на своей постели в комок…– У Любы Рябовой родни… на каждой ветке сидят, как птички божьи И что? Неделю не спохватились…
Все голоса сливаются в один. Звон в голове будто колокола на Благовест.
Только женщина по кличке «молчунья» всегда «молчит». Она мне, как и Тоне, не нравится. Может, она вовсе и не стукачка. Просто чем-то похожа на крысу, особенно, когда ест – остренькая, прожорливая мордочка, узко поставленные глаза, большие зубы…
Ослепнуть можно от этой лампы! Скорее бы ночь!
– … А я уж думал, не найду!
Попов притащился…Еще может ходить, парень – повезло. Хоть бы причесался! Или тоже, пузыри мешают?
Он рассказывает долго, со всеми подробностями, но я уже не могу слушать! Не могу. Но перебить не смею… Мережко умер сразу, Второй – через пять часов… У него сорок пять минут не работала вентиляция.
«Пять минут это много – или мало? Сегодня шестой день, может, выживу…»
– Люба, вам лицо жалко? Понятное дело женское… Ничего лицо у вас было? Жаль!… А вообще, наш хлоркапкан – это что?… Мы-то еще везучие. Посмотрите, другим-то хуже досталось.
Сегодня понедельник, значит, прошла целая неделя. Или только неделя, не знаю как считать. Почему-то пузырей на руках стало еще больше, или мне это кажется. Боль такая, будто в тело впиваются тысячи крошечных грызунов, сдавливает горло, дышать можно только широко раскрытым ртом… В палате есть маленький осколок зеркала, я смотрю в него каждое утро. Сегодня видно, как плотная бледно желтая пленка затянула ноздри и уши. Смешно и обидно: можно подумать, что я хлопала ушами, когда пошел газ. Пожалуй, это верно – именно тогда я прохлопала свою жизнь. Странно только одно: Пшежецкий, – мягкий, милый человек… И ведь знает, что такое беда… Совсем не просто жить в России с польской фамилией… Мог ли он такое придумать?
Почему-то мне хочется посмотреть в его глаза и сказать, что у меня есть родители, и мне страшно-страшно подумать, что с ними будет,когда я умру. Все остальное уже неважно.
Я оставила телефон родителей Гале, Тоне и Кате. Может быть, кто-то из них выйдет на волю. Я хочу, чтобы они поняли только одно: я не знала, что мне, не предупредив о том, дали в руки боевой отравляющий газ.
