Итак, Любовь Борисовна, цветок в СПЕЦбукете Обуха, завершим наше свободное и вполне компетентное следствие – кто принудил интеллигентного милого Каргина к массовому злодейству. Ниточка вьется, куда придет?
– Известно куда! – отозвалась Тоня с нервной веселостью.– На ней повесят следователя Галю Лысенко-Птаху, которая осмелилась… нет, еще не обнародовать, а только составить списочек властительных убийц, помешанных на имперской идее – идее самоубийства России!
Галчонок, ты талант многогранный, у тебя головка золотая. И исследователя науки, и, как видим, следователя по важнейшим уголовным делам, «важняка», как они говорят. Куда бы ты не подалась, в исследователи науки или в следователи-важняки, все равно, в России с ее чиновничьей круговой порукой беда мимо тебя бы не прошла.
Боль распадается на множество маленьких болей, а вместе с ней и я – на десять, сто, тысячу Рябовых… Огромный оранжево-розовый спрут держит меня в каждом щупальце. Я хочу проснуться, я уже почти проснулась, надо только заставить себя поднять веки, и весь этот кошмар исчезнет. Все от боли, даже когда удается уснуть, видишь во сне всякую мразь, и еще оттого, что вечером из меня снова вытягивали расписку, так что ничего удивительного. Удивительно, что я все-таки не расписалась, хотя похоже… Галя права, это и в самом деле бессмысленно – бороться. Драться вручную – с огромным налаженным механизмом, состоящим из металла, жестокости и силы, сминающей всех и все. Если я умру от какого-то кожно-нарывного агента, умру от боли или отчаянья, там, в университете, печально разведут руками и скажут моим родителям: несчастный случай. И они поверят, они не будут требовать никаких расписок, потому что и в самых бредовых мыслях, в самых нелепых догадках им не придет в голову то, что произошло на самом деле.
Неведенье темнее страха и холоднее тоски, но уж лучше стоять над пропастью с завязанными глазами, чем висеть над бездонной чернотой, зная, что твою спасительную, веревку перегрызают старые выжившие из ума идиоты… Вчера наш Скалозуб спокойненько, не торопясь, рассказывал, как умер очередной лаборант… Все тот же усовершенствованный иприт…поломка вентиляции, сорок пять минут. А потом целый час весьма профессионально запугивал: де, я, злокозненная Рябова, государство нагло обманываю. Потому что знала о токсичности, а отпираюсь… Прямо гипноз какой-то! От этого рыка и вправду начинает казаться, что знала… Нет, хоть пеной они изойди,– не знала.
