Река А̀сука[130]! Как недолговечны ее пучины и перекаты! Думаешь с печалью о том, что готовит неверное будущее.
Река О̀и. Река Ианасэ̀ — «Семь стремнин».
Река Мимито̀ — «Чуткое ухо». Любопытно бы узнать, к чему она так усердно прислушивалась?
Река Тамахо̀си — «Жемчужная звезда». Река Хосо̀тани — «Поток в ущелье». Река Ну̀ки в стране Идзу и река Сава̀да воспеты в песнях са̀йбара. Река Нато̀ри — «Громкая слава», — хотела бы я спросить у кого-нибудь, какая слава пошла о ней. Река Ёсино̀.
Ама̀-но ка̀вара — «Небесная река[131][132]». Какое прекрасное название! На ее берегу когда-то сказал поэт Нарихѝра:
Сегодня к звезде Ткачихе
Я попрошусь на ночлег.
63. Покидая на рассвете возлюбленную…
Покидая на рассвете возлюбленную, мужчина не должен слишком заботиться о своем наряде.
Не беда, если он небрежно завяжет шнурок от шапки, если прическа и одежда будут у него в беспорядке, пусть даже кафтан сидит на нем косо и криво, — кто в такой час увидит его и осудит?
Когда ранним утром наступает пора расставанья, Мужчина должен вести себя красиво. Полный сожаленья, медлит подняться с любовного ложа.
Дама торопит его уйти:
— Уже белый день. Ах-ах, нас увидят!
Мужчина тяжело вздыхает. О, как бы он был счастлив, если б утро никогда не пришло! Сидя на постели, он не спешит натянуть на себя шаровары, но склонившись к своей подруге, шепчет ей на ушко то, что не успел сказать ночью.
Как будто у него ничего другого и в мыслях нет, а смотришь, тем временем он незаметно завязал на себе пояс.
Потом он приподнимает верхнюю часть решетчатого окна и вместе со своей подругой идет к двустворчатой двери.
— Как томительно будет тянуться день! — говорит он даме и тихо выскальзывает из дома, а она провожает его долгим взглядом, но даже самый миг разлуки останется у нее в сердце как чудесное воспоминание.
А ведь случается, иной любовник вскакивает утром как ужаленный. Поднимая шумную возню, суетливо стягивает поясом шаровары, закатывает рукава кафтана или «охотничьей одежды», с громким шуршанием прячет что-то за пазухой, тщательно завязывает на себе верхнюю опояску. Стоя на коленях, надежно крепит шнурок своей шапки-эбо̀си[133], шарит, ползая на четвереньках, в поисках того, что разбросал накануне:
— Вчера я будто положил возле изголовья листки бумаги и веер?
В потемках ничего не найти.
— Да где же это, где же это? — лазит он по всем углам. С грохотом падают вещи. Наконец нашел! Начинает шумно обмахиваться веером, стопку бумаги сует за пазуху и бросает на прощанье только:
