– Иоганн, одумайся, – горячо начала Катерина. – Не дури. Спаси меня! Пойдем, выведи меня отсюда!
Но он уже ничего не соображал. Точно таким же – с побелевшими, безумными глазами – Катерина видела его давным-давно в кирхе… А потом появился разгневанный пастор Глюк. И еще раз, когда она жила в палатке Меншикова и Иоганн явился требовать денег, тогда его пришлось прогнать сквозь строй, чтобы остановить.
Катерина понимала, что больше не сможет ничего добиться от него словами. Он просто не слышал их! Кинулся к ней, набросился, пытаясь повалить…
Но это было не так просто. Маленькая, но крепкая, Катерина удержалась на ногах и с силой толкнула Иоганна:
– Пошел вон, дурак!
Повернулась – и кинулась по улочке, повыше подбирая юбки.
Иоганн чуть не упал навзничь, но все же устоял и кинулся за Катериной вновь. Она не могла бежать так быстро, как он, ноги вязли в грязи. И вот Иоганн опять налетел, облапил, пытаясь повалить…
Катерина не давалась. Тогда Иоганн с силой начал гнуть ей голову, пытаясь заставить ее наклониться, потащил к забору. Она поддалась было, сделала вид, что покоряется, но лишь только хватка его ослабела, как она разогнулась, развернулась и оттолкнула Иоганна с такой силой, что он покачнулся.
И тут ноги его скользнули, он начал заваливаться на спину, протягивая руки вперед и снова собираясь схватиться за Катерину. С криком она толкнула его сильней – и Иоганн упал спиной на торчащий из плетня кол.
Раздался хрип, треск – и Катерина увидела этот кол торчащим из его груди. Иоганн несколько раз дернулся и затих.
В конце августа 1698 года в Москву из длительного заграничного путешествия вернулся царь Петр Алексеевич. Пожалуй, он странствовал бы по любезным его сердцу чужестранным землям еще невесть сколько, кабы не выдернула его домой новость о новом стрелецком бунте. Впрочем, когда он вернулся, бунт уже был подавлен боярином Шеиным (сто сорок человек биты кнутом, сто тридцать вздернуты на виселицы), так что им с верным другом Алексашкою осталось всего лишь отвести душу на прочих приговоренных и собственноручно снести несколько горячих стрелецких голов. Лефорт, также бывший среди «великих послов» России в Европе и воротившийся вместе с царем, в сей забаве не участвовал, ибо имел слишком чувствительную душу и видеть не мог, как русский государь, который хвалился, что владеет четырнадцатью ремеслами, осваивает новое: ремесло палача.
Вслед за этим устроена была пирушка, на которой царь страшно рассердился на того же самого Шеина, которого только что крепко целовал в обе щеки и хвалил, и едва не снес голову самому боярину за то, что тот по пьянке проболтался: он-де хорошие денежки берет за высшие воинские чины в своем отряде…. Лефорт с Алексашкою едва спасли Шеина!
