Вскоре немцы возобновили атаку. Отдельные смельчаки не добежали до нас пятидесяти метров. Шквалом огня из автоматического оружия мы заставили их прижаться к земле.
Пулемет мой работал безотказно. И желания атаковать у немцев поубавилось. Началась напряженная, изматывающая нервы перестрелка. В такой ситуации любая самая маленькая ошибка в действиях бойцов непоправима.
Такую ошибку совершил мой боевой товарищ, мой друг Васильев. На секунду он пренебрег установленными правилами осторожности, высунулся из укрытия и подставил противнику правое плечо. Вражеская пуля в то же мгновение угодила в самое больное место, в область ключицы. От адской боли Васильев потерял контроль над своими действиями: вместо того чтобы податься назад и избежать повторного попадания, он встал на колени.
— Мама, мамочка, умираю! Акчурин, я умираю! — Он кричал, словно смерть заранее подала ему знак.
Я оставил стрельбу, бросился к нему, пытаясь столкнуть в укрытие, но быстро совладать с молодым, атлетически сложенным богатырем мне не удалось. Вторая вражеская пуля пробила коробку из-под пулеметной ленты и нанесла ему смертельное ранение в живот.
Мы отчетливо видели, откуда велась стрельба по нашему боевому товарищу. В этом направлении, не сговариваясь, открыли огонь. И тотчас наступила неминуемая расплата: послышались предсмертные вопли нескольких немецких извергов.
Теперь мы уже вели огонь, не жалея патронов, открывали стрельбу при малейшем шорохе. Немцы затаились в ста метрах от нас, некоторые подобрались на более близкое расстояние. Промедление и в результате прорыв немцами нашей обороны на любом участке могли оказаться роковыми для всей дивизии, сражающейся за высоту “500”.
В течение дня к нашей огневой позиции несколько раз подползали капитан и полковник.
— Мужики! Мы должны на этом рубеже стоять насмерть, — уговаривали они по очереди солдат. — Осталось совсем немного продержаться. Под нашим прикрытием войска успешно форсируют Вислу, разворачивают боевые порядки на Сандомирском плацдарме. Если немцы прорвутся через нашу оборону и захватят высоту, то у них появится возможность уничтожить плацдарм, и они это наверняка сделают.
А мы что? Нам дали приказ, мы его и выполняли.
Люди на войне узнавали друг друга очень быстро. Мне полюбился Васильев своей простотой, бесхитростностью, смелостью. Потеря друга обжигала грудь и рвала душу. Лежащий рядом труп вызывал щемящую боль в сердце. Надолго запомнились прощавшиеся с жизнью карие глаза и весь облик красавца блондина. А особенно последние его слова.
