10 мая.
Звонили из станицы Кавказской, спрашивали, нет ли документов о Федоре Ивановиче, его книжек, писем, фотографий; настало, кажется, время воскрешения родства, убитого когда-то классовой борьбой, а может, это всего-навсего частный рабочий интерес. В станице Кавказской разве что сама земля может помнить Федора Елисеева. Написал Федор Иванович много, надеялся, наверное, что когда-нибудь прорвется на родине свобода и напечатают его горькие страницы, посочувствуют всем, кто не вернулся домой. Свобода пришла, да уже некому было сочувствовать; власть коммунистов упала, а сами они везде и всюду остались, писали к 80-й годовщине ухода белых с Кубани: “Деникин, Врангель, Шкуро ненавидели свой народ”, т. е. врали, как в 20-е годы. Надевшее в 1990 году черкески советское казачество как-то забыло, с чего началась трагедия, и не склонило головы в печали, не вспомнило имена самых знаменитых беженцев, на атаманских сбоpax своих с иезуитской практичностью провозглашало: “Нe будем делить казаков на белых и красных!” Красные позорно сдали советскую власть Ельцину, а белых постреляли еще до второй войны с Германией. “Плачь, Кубань”, — писал Федор Елисеев в “Последних днях”, которые мы печатаем в сокращении для тех, кто примет белых казаков в свою душу как родных.
Осенью подговоренная истеричная толпа писателей обращалась через газету “КИ” к уходившему “на льготу” Н. И. Кондратенко с непривычными для атеистов словами: “Во имя Отца и Сына и Святого духа, останьтесь, Николай Игнатович”. Призывали Триединого Бога помочь их земной корысти. Никого это кощунство не смутило.
2001
5 августа.
И это пройдет, и это перельется в воспоминания, забудется. Лето Ольга с Илюшей и Ваней проводит в Пересыпи, а я в пустой квартире один. Просыпаюсь и чувствую тишину и пустоту комнат, никто не потревожит мои плывучие мысли, и целый день, если не идти в редакцию, я буду задумчиво одинок. Сварю кашки, почитаю любимого Константина Коровина, что-то попишу, пойду на базар, но и там сохраню свое настроение, в одних и тех же углах потолкаюсь, вдоль одних и тех же домов пройдусь, открою и снова попаду в тишину. Так жил мой тесть Борис Васильевич, когда все уезжали в Сочи. Все лето я уезжаю в Новосибирск и никак не уеду. Что еще? Что еще было сегодня и что зайдет за горизонт навсегда?
10 сентября.
Четыре недели пробыл в Сибири. Еще одна сказка закончилась. А что это, как ни сказка, — мое путешествие на улицу Озерную к тому дому, который я покинул 45 лет назад и который узнать невозможно.
