23 октября.
Изредка вечные враги мои, а также периодически вспыхивающие ненавистью ко мне какие-нибудь графоманы, хронически бездарные и тупые не только в писании, но и в чтении, всякие попрошайки, всегда “идейно” вымогающие у партии, а потом у капиталистов незаслуженные пайки, провозглашают тезисы о том, что В. Лихоносов, сукин сын и хитрец, назвал свой роман “Наш маленький Париж” не случайно: притворяясь-де союзником народа и казачества, тянет нас, православных, к католическому Парижу, тайно умирает от любви к масонской французской столице и посмел бесстыже сравнить казачью купель с чужим кафешантанным городом. Отвечать, конечно, выхристюкам незачем, но сказать о неискоренимой подлости людей, случайно прописанных в особняке культуры и разлагавших ее природно-озоновый слой зловонием плебейства, необходимо. Два слова.
Сейчас надо быть сороконожкой, юлой, зубилом и отверткой, чтобы успевать в приобретениях самых банальных средств к существованию. Надо закрыть свою совесть на замок, быть мраморно равнодушным, скептичным, железным и нарочно глупым, когда кто-то тебе станет рассказывать о продажности и гибели всего на свете. Тогда выживешь. Не думай, что если ты отказался лгать, лгать и лгать с самого начала перестройки, менять пиджаки, перестал здороваться с негодяями откровенными и еле-еле переносить негодяев скрытных, если ты, благодаря своему поведению и стойкости и оплакиванию несчастий российских, спустился до нищеты, — не думай, что кто-то в минуту пробуждения “последней совести” скажет: “Да, кое-чем пожертвовал...” Наоборот, скажут: ну что ж, вот все и выяснилось: прозябает — значит, нет ума и способностей жить в царстве “равных возможностей” и свободы, а мы и в этой кутерьме доказали, зачем человеку дана голова...
Июль. Разложение верхов
Давно ясно, что безнравственность расползлась сверху донизу. Иногда думаешь: а есть ли у нашего начальства дети, внуки? Не оттого ли селевые потоки разврата так легко накрыли наши жилища, что партийное начальство, благополучно перешедшее в капитализм, любило тайные пикники, завоз девочек, смотрело пошлые видеофильмы, которые простому люду были недоступны? Вспомним секретные шепоты о том, что вытворяли порою блюстители социалистической нравственности. И потому они очень легко приняли дар нового мышления: пей, гуляй, обнажай чресла, забудь стыд и совесть.
В 1990 году меня вызвали в Кремль на встречу М. Горбачева с творческой интеллигенцией. Вошли мы во Владимирский зал. Появился в рядах Горбачев. Наш С. Михалков показал ему программку нового фильма “Бля”. На этой программке была нарисована непристойная сценка любви. “Да? — сказал Горбачев. — А я этого не знал”. Светила советского искусства весь вечер подмазывали идею Генсека о жуткой гнили эпохи застоя (“Мы с Шеварднадзе совещались и решили, что все прогнило”), Горбачев заигрывал с либералами (“Я сейчас читаю статьи Евтушенко”), и лишь один кинорежиссер С. Ростоцкий “паниковал”: он по-детски взывал к правительству и общественности не допустить разложения. Тщетно. Передовая интеллигенция (цвет нации), все эти М. Ульяновы, А. Баталовы спокойненько уходили из Кремля. В голове было одно: отстоять свободу, поддержать “одного из самых великих реформаторов в истории человечества”.
