Выступал на этом вечере и я, прочитал заготовленный наспех текст, вовсе не подходящий в возникшей обстановке. Ну кого могли затронуть мои слова, например о Блоке, которого увела от декаданса традиция классической русской литературы, когда за кулисами (как говорил мне потом Кожинов) от речи Палиевского катался по полу режиссер Эфрос, когда кричавшие с места диссиденты, вроде Копелева, жаждали политического скандала. Так что я вроде бы участвовал и не участвовал в этой схватке.
...Жизнь дарила мне знакомства с новыми, яркими личностями. Вадима Валериановича Кожинова я впервые увидел на обсуждении стихов, где он похвалил мою статью о поэме Евтушенко “Братская ГЭС”, а затем удивил критикой ее, кажется, в “Вопросах литературы”. Но удивил сначала, а вчитавшись, я понял, что он совершенно прав. Хваля, он в то же время недоумевал, как я мог говорить о какой-то “неорганичности” в отношении поэмы Евтушенко, когда она, так сказать, с ног до головы эстрадна! И вообще смешно рассуждать о какой-то “органичности”, “неорганичности”, когда мы имеем дело с элементарной синтетикой — в том числе человеческой.
В конце 1969 года в “Молодой гвардии” был проведен “круглый стол”, посвященный столетию “Войны и мира”. Заправлял делами Виктор Васильевич Петелин, тогдашний зав. отделом критики журнала. Выступали Вадим Кожинов, Олег Михайлов, Анатолий Ланщиков, я и другие. Вадим Валерианович потом рассказывал мне, как возмущался К. Симонов “славянофильским сборищем”, перетолковавшим, дескать, толстовскую эпопею на шовинистический лад, но статья Симонова, которую он собирался об этом написать, так и не появилась в печати.
Кожинов не раз вспоминал тот “круглый стол”, однажды вырвалось у него: “Как это было прекрасно, когда вы тогда говорили”, но, конечно же, прекрасным было не мое выступление (при моем-то косноязычии), а сама порывистость Кожинова — задеть ту струну прошлого, когда наши жизни были еще на подъеме и столько казалось вокруг прекрасным, в том числе и то, что происходило тогда в литературе.
До нашей встречи с Кожиновым в “Молодой гвардии” у каждого из нас был свой путь. Со школьных лет этот “мальчик в очках”, кажется, уже был интеллектуалом — это было понятно из тех отрывочных сведений, что он сообщал о себе. Я уже говорил о его студенческом увлечении “кружком Пинского” с его отнюдь не русскими интересами. Кожинов стал студентом МГУ в 1949 году, когда я закончил его, и еще застал движение против космополитов. Тогда оно выражалось на нашем факультете главным образом в критике компаративизма Алексея Веселовского, видевшего в русской литературе набор заимствованных сюжетов из западноевропейских литератур.
