— Но я же мучился, хотел признаться ему в своём грехе, — ведь он мой, если не друг, то хороший знакомый! А она просила: «Когда я буду звонить ей по телефону (чтобы в который раз спросить: „Ты меня любишь?“ и услышать конспиративное: „Ну, конечно!“), когда буду звонить и ответит он, не бросать трубку, а о чём-нибудь поговорить. И я говорил — фиг знает о чём! Мысленно каялся, ревновал, завидовал — и говорил! „Да-да?..“ — отвечал Дадашев. — „Это — Шрамов“. — „Да? А я думал, Рубцов!“ — „Тогда вам придётся меня задавить подушкой…“ — „Вот так вот, да?..“» А потом напился и пришёл к ним домой, потому что хотел увидеть её, и Наташа постелила мне на полу, и я вдыхал запах — ни с кем его не перепутаю! — подушки, на которой она спала и которая на эту ночь была снисходительно выдана мне, я не спал — прислушивался к каждому шороху в их комнате, и вот услышал то, чего не желал услышать (или желал?) — учащённое дыхание, шаги в ванную, звук открываемой воды, задавил своё лицо подушкой и чуть не сошел с ума от бессилия и унижения, но вытерпел эту пытку, потому что был счастлив хотя бы тем, что слышу это собственными ушами, а не распаляю своё воображение разбухающими в мозгу картинами здесь, у гостиничного окна!
Дядя Сурен шумно вздохнул, извлёк из кармана своей пижамы футляр из-под очков, из футляра — гаванскую сигару, распотрошил один из её концов, наполнил свою цветодымную установку ещё не освоенным табаком и, выпустив клуб сиреневого дыма, сначала оценил его на глаз, словно сверился с некими толкунцами делений в себе самом, затем перевёл испытующий взгляд на Шрамова:
— Мой мальчик, глина твоей души прошла через ненужный обжиг. Всё будет зависеть от того, какой опыт тебя победит — старый или новый…
— А что означает сиреневый дым? — полюбопытствовал его молодой собеседник.
Ничего не ответил ему дядя Сурен, отправляясь в свой номер по длинному коридору гостиницы неспешным шагом — прямой, седовласый старик, заключённый в чёрно-белую полосатую пижаму, по которой рассыпались хаотичными леденцами небесные разности — то солнца, то луны, то звёзды… Одно из двух: или мироздание заточило дядю Сурена, или дядя Сурен заточил мироздание?..
…Наташа вошла в окно Шрамова на фразе, камешком пущенной ей в спину кем-то из случайных ротозеев: «Ничего себе! Бабы уже в окна входят!», подчинила его усталое негодование гипнозом духов и обезоруживающей репликой опытной женщины, знающей силу своего притяжения: «Что ли, я опоздала?!», принялась теребить-расстёгивать его рубашку, заштопанную между третьей и четвертой пуговицами, а когда расстегнула и обнаружила на неоперившейся груди багряное произведение ножевого искусства, то умилилась:
