Но сегодня между мной и старшим сыном словно стояла высокая вода. Я разглядывала этого хрупкого, удивительно красивого подростка без ставшей привычной смеси раздражения и острой жалости.
— Ты чего так смотришь? — остановил он свою речь на всём скаку.
— Знаешь, — сказала я, — а ведь, действительно, существует прошлое.
— Что? — удивились мальчишки хором.
— Прошлое. И будущее.
— И много ещё у тебя таких открытий? — саркастически поинтересовался старший.
— Ещё не знаю. Но ты сейчас не понял меня. Как я не понимала час назад. Прошлое — это не начало настоящего, не первая его часть. Прошлое — это совсем другое. И оно, правда, есть. Совсем прошлое. Действительно прошлое.
— Соответствует грамматике латинского языка, — важно застолбил старший.
— Ага, только «действительное прошлое» звучит по-дурацки, — хихикнул младший.
— По-дурацки, — согласилась я.
Видимо, в глазах у меня всё ещё рябила ленивая вода под церковью, и старший сын каждый раз, когда я взглядывала на него, казался покрытым крохотными дрожащими тенями и мерцающими искорками.
— Ну, чего ты смотришь-то так? — подозрительно вскинулся он, и, кажется, всё никак не мог найти нить прерванного разговора.
— Да вот думаю, что ровно с этого места нам придётся начать всё сначала.
— С какого ещё начала? — вконец сбился он не столько от моих слов, сколько от моего вида, — Не хочу я с тобой ничего начинать сначала! — на всякий случай напомнил он свою позицию.
— Придётся. У нас нет другого выхода.
— Будешь психолога из себя строить? — вставил он любимую шпильку. — На меня не действует. Я эту твою Торри читал!
— Знакомиться нам придётся друг с другом, — не унималась я.
— С какой стати?
— А с такой. У меня наступило прошлое. Он весь напружинился, ожидая подвоха.
А я, разглядывая его сквозь чехарду теней и искр, в первый раз удивилась, сколько времени я потратила на сожаления о прошлом, вместо того, чтобы просто дать ему наступить.
Впрочем, это уже совсем другая история. Я всё отвлекаюсь. А хотела досказать про Ханни и Марихен. Они по-прежнему вместе. Как говорит
Ханни, так рано открыть свою частную практику им удалось только благодаря невероятной работоспособности, точности и аккуратности Марихен. Она днюет и ночует на работе и выполняет её за троих. Буквально. И на оплате этих гипотетических троих им удаётся достаточно сэкономить, чтобы Марихен могла выплачивать государству свой долг за Петера, и ещё на расширение практики оставалось. Пациенты её очень любят, и, хотя главным, соответственно образованию и занимаемой должности, в их рабочем коллективе является он, на самом деле, как считает Ханни, вся клиентура идёт, во-первых, к Марихен, а уж его рассматривает как дополнительный персонал.
