— Успеется, — заключил Гершон уверенно. — Никто за нами не гонится, и ничто не горит.
3
Шарона написала, что на Рош а-Шана[8] он обязательно должен приехать. А чтобы Новый год был добрым и сладким, пусть привезет меду из ульев Эйн ха-Шарона. С апельсиновых плантаций. «И выезжай пораньше, папа, — советовала Шарона, — потому что в Иерусалиме праздники начинаются еще до полудня».
Козлята, что сделались горными козлами, поучают отцов своих! Объясняют, что делать и как поступать. Бахрав посмеивался про себя и был счастлив, предвкушая радость встречи, но покидать кибуц не торопился. Опасался, что стоит ему выйти за ворота, как его квартиру займут под какие-нибудь общественные нужды. Ципора из комиссии расселения так прямо и спросила: не собирается ли он праздновать Рош а-Шана где-нибудь там… То есть не здесь, не в кибуце. Ей необходимо знать, поскольку прибывает множество гостей и всех нужно разместить где-то на ночь. Он попытался уклониться от ответа, а когда Ципора принялась бесстыже настаивать, взорвался: разве это не его дом?! И прежде чем уехал, опустил жалюзи на окнах до упора и не успокоился, пока не разыскал толстый пеньковый канат, каким обычно пользуются шоферы, связал им ручки жалюзи, а конец закрепил на спинке кровати. Потом запер дверь на два замка и еще вернулся и проверил, не осталось ли какой-нибудь возможности проникнуть в дом.
Только поднимаясь по крутой лестнице в квартиру Гершона и Шароны, почувствовал, что мучительное напряжение наконец отпускает. Может, оттого ему сделалось так легко и приятно, что из-под всех дверей неслись и проникали в ноздри дивные запахи фаршированной рыбы и цимеса. Воспоминания далекого детства заставили его глаза увлажниться. Шарона с недоумением глянула на него с порога. Он ответил ей смущенной улыбкой и указал на свои ноги, утомленные восхождением.
Сорок пять лет растаяли, словно и не бывали, — Шарона вернулась к обычаям, заведенным в доме его отца: стол накрыт белой скатертью, свечи пылают в субботнем светильнике.
— Гершона еще нет, — извинилась Шарона. — Он очень много работает. И дополнительно берет домой… — Вздохнула и улыбнулась: — Так-то…
Слова дочери относительно чрезмерной занятости зятя не тронули Бахрава. Он с наслаждением вымылся в душе, переменил белье и надел пиджак. Проследил, чтобы воротничок субботней рубахи лег как полагается на отвороты пиджака. А когда уселся на балконе, нависающем над суетливой и по-праздничному взволнованной улицей, почувствовал, что ему подарено от того светлого часа, в котором заключена капелька райского блаженства — как выражались в свое время его предки. Даже когда Гершон явился наконец с работы и отказался пойти с ним вместе в синагогу, Бахрав не стал настаивать.
