Ржавая петля протестовала, но подвальное окно все же открылось внутрь, и Хоуи проскользнул в темноту. Он включил «Эвереди» и пошел к лестнице, время от времени обращаясь в темноту:
— Ау? Мистер Блэквуд? Вы здесь? Ау? Это я, Хоуи.
Большая комната с колоннами на первом этаже ночью казалась больше, чем в дневное время, темнота будто бы растягивалась на мили в каждом направлении. Даже в свете полной луны высокие окна, покрытые пылью, были еле видны, и, глядя вверх на их бледные прямоугольники, Хоуи чувствовал себя как в темнице.
Маленький фонарик не пробивал далеко смоляную темноту бывшего универмага. В действительности он светил хуже, чем обычно, потому что батареи немного разрядились, а Хоуи был слишком взволнован, чтобы заметить это раньше. Луч был желтым, а не белым, и уже нечетким, расплывчатым.
— Мистер Блэквуд? Извините, что беспокою вас. Это я, Хоуи.
Его голос настолько изменился, что казался принадлежащим кому-то другому. Он казался сейчас слабее и тоньше и отражался от дальних стен совсем не так, как звучал в этом же месте раньше.
Поскольку мистер Блэквуд сказал, что хранит свои вещи возле задней двери, Хоуи пошел в этом направлении. Он больше не звал своего друга, потому что чувствовал неловкость, слушая свой изменившийся голос.
Вещи лежали в нескольких шагах справа от задней двери. Спальный мешок, крепко скрученный и затянутый завязками. Рюкзак с верхним карманом был раскрыт. Две толстых, наполовину сожженных свечи стояли на полу в лужицах расплавленного желтого воска.
За свечами лежали фотографии, которые Хоуи принес из дома днем. Фотографии дома и гаража, затененного старинным буковым деревом, были разорваны на четыре части каждая.
Только фотография мамы Хоуи и его сестры осталась нетронутой и была положена рядом с потушенными свечами, как будто мистер Блэквуд изучал их в мерцающем свете. Хоуи поднял ее и засунул в задний карман джинсов.
Он не совал нос в чужие дела. Он уважал частную жизнь других людей, но не мог не заметить, что в верхнем кармане рюкзака лежали пачки фотографий, скрепленные резинками. Хоуи забеспокоился. Пачки были такими толстыми, снимки с белой каемкой, сделанные старым поляроидом.
В полутрансе, похожем на тот, который овладел им, когда он вышел через близлежащую дверь на аллею, покидая Рона Бликера, чтобы мистер Блэквуд научил его новым правилам, Хоуи вытащил одну стопку фото. Странно, но рука, которой он взял пачку снимков, была как будто не его рукой: она казалась толстой, нереальной, как будто состоящей из эктоплазмы привидения в одной из тех историй о спиритических сеансах, которые любила рассказывать их квартиросъемщица миссис Норрис. Хоуи чувствовал себя, как будто уже умер, но только еще не знает об этом, как навязчивые духи иногда не понимают, что они привидения.
