«Вы про кладбище не пишите. Тут сложно между русскими и казахами».
Я уважаю все обычаи, может, с точки зрения мусульман, наш обряд погребения, православный, тоже не ахти как хорошо смотрится.
Я с ним подружился, с директором, как коммунист с коммунистом. У нас были взгляды схожие, общие взгляды на многие вопросы. Он мне доверительно про всякие местные ужасы рассказывал. Сейчас про это дело по телевизору запросто, а тогда — ни-ни. Берегли дружбу народов. Свадьбы праздновали: казах и русская. Русский и казашка. Там ещё и чеченцы были, шабашники на стройке, человек пятнадцать, но они ни с кем не смешивались. Их звали: грачи. Чёрные они, сильные, деликатные. Все с ножами. Они там «сидели на Коране» — это означает, что они своим отцам поклялись на Коране, что пять лет водку пить не будут.
Мы с этим директором совхоза крепко подружились после аварии с кровопролитием. Водки там выпили, под бешбармак, сто литров. И с казахами, и с русскими. А чеченцы, хоть и кушали с нами, а водку не пили. Клятва!
Потом директор мне в Москву письмо написал, когда я статью напечатал в журнале. Он меня поблагодарил за хорошую статью. А позже, через несколько лет, он мне сообщил одно неприятное известие. Трагическое известие.
И потом, ещё через много лет, ещё одно письмо написал.
Казах, водитель, змей, анашу курил целый день, его под наркотой райские гурии щекотали по всем местам и дощекотали до крайнего кайфа: поплыл за рулём, змеина.
Мне его жалко, а? Мы же могли вместе с ним разбиться, могли сгореть, как бензиновые факелы. Расцвели бы там, как тюльпаны, только тюльпаны на месте головками покачивают, а мы бы катались и кричали от дикой боли огня.
Это я так второй раз в жизни в Казахстане оказался, а первый раз — я там в армии служил. Очень давно. Тоже чуть не пал смертью глупых. Хоть не езди в этот Казахстан.
Я служил в секретных частях. До присяги бывает карантин, в карантине стараются из юноши сделать солдата — преимущественно путём всяких унижений. В том числе голодом. Я хотел солдатом быть, но меня призвали в секретный стройбат. Мы там принимали присягу с учебным просверлённым автоматом — это стыдно. Как если бы нож из пластилина, а ты им хвалишься: у меня нож! у меня нож!
Один паренёк, из тамбовских, на седьмой день, ещё сотворение солдата не закончилось, на седьмую, точнее, ночь, сбежал из части. Местность там, как блин, это не Алма-Ата в долине между гор, а там местность — блин. Как стол, местность плоская. И он сбежал — а куда там бежать? Там ты пройдёшь километров пятнадцать — и тебя неплохо видно. Если не пыльная буря, само собой. Но в бурю бегать — смерти искать. То же — в пургу. Я там однажды, на втором году службы, чуть не замёрз. Меня нашли. Но об этом попозже.
