Мы сидели в недорогой кафешке на Гриб-канале. Бэт читал свои стихи, стихи Кривулина, Елены Шварц и Алины Витухновской. Он немного картавил и косил левым глазом. Его манера вещать была столь же своеобразной, как и визуальный образ: взахлеб и волнами, то приглушая, то повышая тон. В спокойные интонации то и дело врывались нотки истерики, а порой он задыхался от пафоса.
Впрочем, пребывая в благостном и великодушном настроении, он позволял и нам иногда вставить несколько словечек. Особенно преуспела в этом Айви, которая могла поговорить и о Витухновской, и о 'Мертвых девочках' Масодова.
Даксан изредка разражался бурными междометиями (судя по красным пятнам на щеках, знакомство с Бэтом вызвало у него шквал эмоций) и пространными цитатами. Эстер молчала, не сводя глаз с короля застолья. Она почесывала аккуратным длинным ногтем то спинку, то живот своему крысенышу, а затем сняла цепь с пентаграммой и позволила ему побегать по столу: погрызть хлебные крошки, потыкаться мордочкой в пивные лужицы.
Крысиную прогулку заметила официантка и принялась, некрасиво и склочно, выговаривать Эстер, что та распространяет в общественном месте заразу, чуть ли не чуму.
— Мадам! — с галантной улыбкой обратился к ней Бэт. — Маленький декоративный зверек, готический друг и муза нашей подруги, никак не может распространять чуму. Он распространяет лишь позитивные эмоции. Но, ради вашего спокойствия, я водворю его на положенное ему место.
Он взял Модика за бока двумя пальцами и пересадил на плечо Эстер, а цепь с пентаграммой одел ей на шею (она при этом зарделась, как гимназистка). Затем вынул из внутреннего кармана носовой платок с кружевами и изящно смахнул им черные горошинки, оставленные крыской на глади стола.
Официантка удалилась, бормоча о штрафе и посетителях, которые 'слишком много себе позволяют', но приглушенный тон и оторопелое выражение незамысловатого лица свидетельствовали, что обаяние Бэта действует на представителей самых разных социальных групп и прослоек.
— Спасибо, — тихо, но сердечно сказала Эстер. — Я бы так не смогла. Праведные вопли представителей людского стада вызывают у меня глухое раздражение и тоску. Я бы смогла лишь схамить в ответ или смолчать.
— А я бы посадила крысу ей в декольте! — весело поделилась Айви.
Эстер покосилась на нее с неодобрением, но смолчала и лишь нежно провела пальцами по пестрой шкурке зверька, умывавшегося на ее плече.
— Х-хамить легко, — заметил Даксан. — Смолчать еще проще. А вот найти в себе силы, чтобы одарить этот тупой и бессмысленный экземпляр улыбкой, да еще изъясняться с ней человеческим языком, а не на ее ж-жаргоне…
