Никотиновая баллада | страница 40




— Ну, и где тебя носило? — Мик вопросительно и язвительно вздернул левую бровь.

Вот ведь зараза, а я так не умею.

— Лучше тебе не знать! Ладно, завтра расскажу, а сейчас спать хочу — сил нет. — Я вползла под одеяло. Фигура на подоконнике, сигарета — все, как обычно. — А ты, оказывается, герой.

— О чем ты?

— Неважно. Завтра, все завтра…


8 октября

Последнее время меня не отпускает одна мысль. На нее навел Дар, и у меня все меньше и меньше сил и желания ей сопротивляться.

Осень — мое больное время. Крышу трясет основательнее прежнего, кошмары практически каждую ночь, и липкий страх, струящийся по позвоночнику. Прошлое не уходит, и я не могу так больше. Не могу…


Мику я ни о чем не говорила. Я вообще не понимала, что с ним творится, а главное, отчего. То ли оттого, что я встретила его брата и узнала о нем все, то ли из-за моей навязчивой идеи (я ее не озвучивала, само собой, но он вполне мог чувствовать). Стоило мне заикнуться о Даре, даже мельком, как его передергивало, а лицо делалось таким же, как тогда, когда я пыталась его соблазнить. Ну, и черт с ним, и с его моральными принципами тоже! Те четверо — падаль, и, заказав их, я не сделаю ничего дурного — лишь слегка почищу этот загаженный донельзя шарик. А главное, смогу спокойно спать. И жить.

Единственное, что меня останавливало — слова Дара, что он обязательно выслушивает подробный рассказ клиента и в зависимости от него назначает цену. Рассказывать об этом я не могла — это все равно, что заново все пережить.

А вчера меня осенило. Я взяла лист бумаги и ручку и уединилась в ванной — подальше от глаз Мика. Все равно было дико больно, но, по крайней мере, этому не было свидетелей. Перечитывать написанное не стала: и без того меня подташнивало и трясло. Интересно, примет ли Дар мою историю в таком виде?

Оставалась небольшая деталь: выцарапать у Илоны номер его мобильного. Если что-то меня увлекает, я теряю свободу: все мое существо становится зависимым от идеи, вещи или человека — того, что завладевает мозгом и эмоциями. Так же я рисую — на выдохе, до полной потери сил, и, если не успеваю закончить картину до того, как полностью иссякает энергия, она начинает меня преследовать, назойливо сверля голову, не давая ни думать, ни нормально существовать.

Вот и теперь я металась из угла в угол, мучаясь вопросом, как добыть номер у хозяйки. Что-то мне подсказывало, что она не расстанется с ним так легко: наверняка заподозрит, что я собираюсь левачить с перспективным клиентом за ее спиной. Так или иначе, нужно идти в Контору и уже на месте что-то придумывать. Хоть и неохота выползать на улицу — в стылый осенний вечер с чернильными кляксами деревьев и болезненно мерцающими фонарями. И небо, кажется, опять канючит, а в октябре его слезы самые поганые — тоскливые, монотонно-надрывные и бесконечно лживые.