Я положила тест на кофейный столик и взглянула на две розовые полоски.
— Да, — сказала я, и у меня закружилась голова. — Результат положительный. Раньше никогда ни одной полоски не было… хотя и много раз приходилось проверяться.
— Может быть, проверишь снова? На всякий случай? — спросил Маркус, вытаскивая из сумки другую упаковку. — Я купил еще вот эти.
— Едва ли можно ошибиться несколько раз подряд, — сказала я. — Это почти точно такой же тест.
— И все же попробуй, — ответил он, снимая обертку с индикатора. Я тяжело вздохнула и пошла в ванную за кружкой, в которую собирала мочу.
У Маркуса отвисла челюсть.
— Ты пописала в эту кружку?
— Да. И что?
— Это моя любимая кружка. — Он поморщился.
— Подумаешь, просто вымоешь ее. Ты что, не слышал, что моча абсолютно стерильна?
Маркус сделал гримасу.
— И с каких это пор ты начал заботиться о гигиене? — спросила я, намекая на бардак в его квартире.
— Больше никогда не смогу из нее пить, — проворчал он.
Я закатила глаза и сунула второй индикатор в его бесценную кружку. Потом медленно вслух досчитала до пяти, вынула его и положила на столик рядом с первым.
Маркус следил за секундной стрелкой, пока я не сказала:
— Появился крестик. Это значит, что результат положительный.
— Дай взглянуть, — сказал он. Не моргая и как будто окаменев, Маркус рассматривал индикатор и сравнивал его с диаграммой на дне упаковки. — По-моему, он получился гораздо бледнее, чем там нарисовано.
— Все равно, это то же самое, — ответила я. — Подумай сам, ведь нельзя же быть беременной более или менее. Прочитай инструкцию.
Маркус вглядывался в мелкий шрифт, явно надеясь меня разубедить и найти тот абзац, в котором говорится о возможности ошибочных результатов. Когда он отложил листок, на его лице явственно отразился страх.
— И что теперь?
— Ну, для начала… через девять месяцев у нас будет ребенок, — торжественно объявила я.
— Ты серьезно? — довольно резко спросил он.
Я выразительно взглянула на него, давая понять, что серьезна как никогда. Потом взяла его за руки.
Маркус замер.
— Ты уверена, что хочешь этого? Ведь есть же другие варианты.
Намек был ясен. Я гордо подняла голову и ответила:
— Я против абортов.
Не знаю, почему я это сказала, ведь сама всегда была за них. И более того, мне не очень-то и хотелось становиться матерью — по крайней мере, так рано. У меня не было ровным счетом никакой тяги к материнству в отличие от моих подруг, достигших тридцати. Мне, разумеется, не хотелось испортить фигуру, да еще и взвалить на себя такую ответственность, отказавшись от свободы и ночной жизни.
