— Разве художники не предпочитают всем столица Париж?
— Художники — да: им надо общаться между собой, тусоваться…
— Простите?
— «Тусоваться» — от слова «тусовка»: общение единомышленников, что ли.
— Надо будет запомнить.
— Ах, не надо, не запоминайте! Я так люблю эмигрантский русский язык!
— Да что вы, милая? Это же законсервированный язык — кому нужны эти словесные консервы?
— Это эталонный русский язык! — пылко возразила Юрикова, к великому удовольствию графини. — Знаете, в Ленинграде, — сейчас я специально употребляю эту мерзкую «кликуху»[3] Петрова града, — до сих пор еще живут старики и старушки, которые говорят настоящим русским языком — без советизмов и городского жаргона. Но очень скоро их совсем не останется, и это будет очень грустно.
— Благодарю вас! — графиня сказала это искренне и со всей благосклонностью, на какую была способна: все же она находилась при исполнении служебных обязанностей и перед нею был не кто-нибудь, а подозреваемая. — Так вы себя уютно чувствуете в Мюнхене?
— Более или менее. Я люблю Рим и Париж, но жить там постоянно я бы не смогла. Художники предпочитают творить в Париже, а мне ведь не творить, просто — работать. На мой взгляд, нет более подходящего города для работы, чем Мюнхен: это культурный центр с традициями, но без суеты и шума.
— А что за работа у вас, если не секрет?
— Секрета никакого нет. Сейчас я пишу книгу одном интересном человеке, коллекционере и галеристе, которого за неофициальные выставки приговорили к четырем годам лагеря и отправили на Колыму.
— Боже мой! Неужели и такое бывало?
— Один раз — было.
— И как же его зовут?
— Георгий Николаевич Михайлов. Это будет книга для серии «ЖЗЛ».
— Жизнь замечательных людей…
— О, вы читаете книги из России?
— Ну, разумеется, читаю. Это большая и серьезная работа, как я понимаю. Она принесет вам доход?
— Не думаю. Да и возьмет ли книгу редакция «ЖЗЛ» — тоже покрыто мраком. Нет, работа моя меня не кормит, а скорее разоряет. Кормит меня немецкое государство, за что большое ему спасибо, я ведь живу на пособие. А чтобы арендовать залы для выставок, чтобы ездить к художникам и собирать у них материал для книги, мне приходится продавать некоторые работы.
— Это грустно.
— Еще бы! Если вы уже допили чай и больше не хотите, то, может быть, вы желаете посмотреть другие работы Каменева?
— Да, конечно!
— Удачно, что они пока еще у меня: черед, несколько дней хозяин их отсюда заберет. Но он будет доволен, если до того кто-то купит какую-нибудь его работу. Не вставайте, сидите — я сама их вам покажу.
