Он удрученно замолк, снова достал свой, уже изрядно помятый и не очень чистый платок, и Апраксина воспользовалась паузой:
— Простите, но инспектор хотел задать вам вопрос, от которого все равно не уйти. Вы сказали, что у вас был счастливый брак. Всегда ли у вас были с женой хорошие отношения?
— О, всегда! Наташа была самой преданной женой, о какой только может мечтать художник. Мы, художники, вообще ведь народ тяжелый, сосредоточенный на своем творчестве, мы нелюдимы, склонны к депрессии — жить с художником совсем непросто. Но Наташа стойко переносила все превратности нашей жизни и старалась не показывать, как ей на самом деле тяжело.
— А вы? Вы любили свою жену?
— Очень! Я всегда ощущал ее как часть самого себя. И я… Я пока не представляю себе жизни без нее! — Он опустил голову и замолчал, понурившись.
Апраксина перевела слова Каменева инспектору и попросила его достать и предъявить ему пещи покойной: оренбургский платок, сумку, шубу и распиленный серебряный обруч.
— Инспектор Миллер хочет, чтобы вы опознали эти вещи.
— Да, все это принадлежит… принадлежало моей жене.
— А что это за странное украшение? — поинтересовалась Апраксина, пододвинув к нему половинки обруча.
— Это был мой свадебный подарок Наташе. Я купил его в Бухаре. Не знаю, как носят это украшение восточные женщины, но Наташа носила его на шее.
— Оно было заклепано прямо на ней — почему?
— Ах, это была одна из ее фантазий! Она почему-то вообразила, что пока этот обруч у нее на шее, мы с нею не расстанемся, и попросила знакомого ювелира заклепать его прямо на ней. Я могу это взять себе? — спросил он, протягивая руку за обручем.
— К сожалению, пока не можете. Все эти вещи еще немного побудут здесь, в полиции, но только до формального закрытия дела.
— Но мне его вернут до похорон?
— До похорон?
— Да. Я хотел бы своими руками положить этот обруч к ней в гроб.
— Понимаю… Ну что ж, я думаю, это можно будет устроить — вернуть его вам до окончания дела. А теперь несколько вопросов относительно 15 апреля, дня ее гибели. Где вы сами находились в тот день?
— Я был на пути в Париж. На другой день открывалась выставка художников в Монжероне, а я, как вы уже знаете, был одним из ее участников.
— Вы поехали в Париж поездом?
— Да.
— Билет у вас сохранился?
— Да, случайно сохранился. — Каменев порылся в бумажнике и протянул Миллеру билет. «Мюнхен — Париж».
— Поезд «Мюнхен — Париж», отправление из Мюнхена в десять утра, штамп контроля поставлен в десять пятнадцать, — прочитал Миллер и вопросительно взглянул на Апраксину. Графиня улыбнулась и едва заметно отрицательно покачала головой.
