– Замолчите! Замолчите! Я – Люба Иконина! Я – отброс и рвань, я уродина, от которой даже родная мать отказалась!
– Она не отказалась, Валерия ничего не знала.
Это она не знала, ничего не знала и жила спокойно и счастливо. Не знала, что отброс, не знала, что уродина. Да, глухая, да, вся больная насквозь, но с этим жить можно, если не знаешь… Глухота ее вообще не сильно трогала – что надо, слышит и говорит нормально, у многих в их школе со слухом было вообще никак, а у нее все-таки десять процентов. Временами ее жалели – посторонние люди, впервые с ней, с ее дефективностью столкнувшиеся: бедная девочка! Это было неприятно, но только неприятно, не страшно. С их глупой жалостью она не соглашалась: какая же она бедная, почему? Слышит плохо? Ну и что? Если бы она вдруг, внезапно, оглохла, было бы из-за чего расстраиваться, а так… Да она и не знает, как это – хорошо слышать? Никогда не испытывала такого ощущения – может, оно и приятное, но непонятное, непредставимое. А то, что больная… Ну да, печень болит, часто болит, нельзя есть жареную картошку, которую она так любит, и вообще во всем приходится себя ограничивать, но и это пережить можно. Можно, если не знать…
– Теперь вы понимаете?…
– Замолчите! Замолчите! Я вас ненавижу! Зачем вы пришли? Зачем вы мне все это рассказали?
– Я хочу вам помочь.
Гнев накатил, задушил. Вот сейчас будет то, что бывает, когда… Когда в раздевалке на фабрике они ее обступают и кричат, кричат… Глухая тетеря, глухая тетеря, у тебя даже никогда мужика не было, кто на такую польстится? На них иногда находит, и они кричат, кричат. Сами убогие, сами дефективные… Да она в ресторан с этим потому и пошла, чтобы они больше не кричали. Гнев задушил – аппарат отключать поздно, как в раздевалке, когда они уже успели сказать-прокричать. Гнев задушил – сейчас будет ужас.
Тарелка с паровыми биточками полетела на пол – хорошо еще, что не ему в голову! – бутылка, наполовину опорожненная, последовала за ней. Можно ведь просто сдернуть скатерть, одним рывком снести всю эту вражескую снедь.
Поздно! Подбежал официант, подбежал еще кто-то, схватили за руки, прижали к стулу. Смотрят с ненавистью, как все всегда на нее смотрят. С ненавистью и гадливой жалостью. Сами уроды, сами дефективные! Вырваться и головой в живот тому, который рассказал, растоптал. Вырваться и разнести к чертовой матери весь их долбаный ресторан. Все разгромить! У нее сильные руки и очень сильные ноги, из нее могла выйти отличная спортсменка. Там, в раздевалке, на фабрике, она справлялась легко.
