Он ответил, что в этом случае уничтожит город и сотрет с лица земли всякое воспоминание о двэллах.
И опять она покинула его в ужасе и слезах…
Прошла целая вечность. (Симерэль казалось — вечность, но на самом деле — меньше месяца.) Как провела это время девушка, как выдержала — она не понимала сама.
Она снова пришла к пленнику и сказала, что отомкнет кандалы и отпустит его на свободу — если он обещает стать её мужем. Все остальное ей безразлично.
Инзариэль ответил:
— Если ты отомкнешь мою цепь, я покажу тебе — что значит моя любовь. И если после этого ты по-прежнему пожелаешь быть моей женой — я останусь с тобой.
Ни секунды не раздумывая, Симерэль сняла со своей груди ключ и отомкнула браслеты кандалов на запястьях и ногах пленника. Цепи пали.
Инзариэль выпрямился и освобождено расхохотался. И раскрошились стены вокруг. Он развел руки в стороны, и между ними заметались огненные бичи — красные, белые и синие. Красные, свившись в жгут, пробили, расплавили толщу земли и камней над его головой. Белые, расходясь вширь, как круги на воде, разбивали крупные осколки в мелкие, а мелкие превращали в песок. А синие, длинными щупальцами срываясь с его пальцев, уничтожали жителей города, в страхе метавшихся средь рушащихся зданий.
Симерэль, упав к его ногам, дрожала и плакала. И лишь повторяла:
— Обещал… Ты обещал…
Потом всё стихло и замерло. Инзариэль рывком поднял девушку на ноги. Вокруг были руины, черный пепел, да сиротливые язычки огня, мелькавшие здесь и там на месте пожарища, оставшегося от прекрасного Ларэта.
— Я не забыл — я сказал тебе, что покажу, что значит любовь ит-хару-тэго.
Он обхватил её ладонями за голову, и она упала в его глаза — два озера пламени. Он наклонился и поцеловал её.
Симерэль показалось, что в горло ее заливают кипящее масло. От жара в тысячи солнц кожа на ее губах и щеках запузырилась и полопалась… Она пыталась оттолкнуть его, вырваться из губящих объятий, но крепче арвейса были его руки.
Наконец Инзариэль отстранился. Он вгляделся в обожженное лицо девушки, с губами, похожими на открытую рану, с запекшейся кровью на щеках.
— Ну что, по нраву тебе моя нежность?
Симерэль попыталась что-то крикнуть, но ожоги не давали произнести ни слова. Лишь стон, похожий на мычание вырвался из черных от крови губ. Сын Бездны рассмеялся:
— Не вышло из нас мужа с женой! Что ж, прощай.
Он провел ладонью по ее волосам и добавил тихо, как никогда не говорил прежде — не зло и не холодно, но почти ласково:
