Мясо мокро плюхалось с кроличьих костей. За едой Нэйту то и дело приходилось прикладывать платок к левому глазу, его саднило, он слезился, с утра в него попал осколок щепы. И когда Берта с ним заговаривала, Нэйт не видел ее лица и не понимал, что она говорит. Он читал у нее по губам лучше, чем у других, схватывал с полуслова, это она первая его выучила, она и писать его научила, она не сердилась на его немоту и глухоту, как отец с матерью, которые злились, не зная, что у него на уме, и все время боялись, что люди скажут. Другой ребенок, тоже мальчик, совсем здоровый, у них умер, и им горько было, что вместо него выжил Нэйт.
Берта Туми ждала. Она всегда ела в одиночку, когда он уже уйдет к себе в плотницкую, и теперь она стояла у кухонного стола и смотрела, как он трет глаза.
- Поранился, что ли?
Она показала ему на глаз.
- Шепа. Ты бы поосторожней. К самому верстаку голову гнешь. Сколько раз тебе говорено.
Он затряс головой, но из глаза текло, пришлось снова вытирать, и она заставила его показать, что там такое. Глаз был весь красный и слезился. Наконец она краешком чистого платка выудила осколок.
- Ты поосторожней давай, Нэйт Туми.
Он осклабился, закивал. Так у них повелось, она обращалась с ним как с маленьким, хотя знала, что он не дурак, а просто глухонемой. Она всего на два года была его старше, но с тех пор как сама начала ходить, всегда за ним приглядывала, и ближе ее у него не было никого.
Берта Туми носила только черное - длинные юбки, широкие кофты, тяжелые черные башмаки на больших больных ногах - и потому давно выглядела старухой. Лицо было в морщинах, они появились у нее еще у девушки, но она тогда была хорошенькая, и лицо осталось приятное и сейчас, хоть она затягивала волосы в скучный узел на затылке.
В девятнадцать лет она вышла за Хейла, сына кузнеца на Солончаке, сыграли большую свадьбу, ужин накрыли на длинных неструганых столах, танцевали до заката, а потом Нэйт стал жить с молодыми, сестра сказала, что никогда его не бросит, а Хейл не спорил. Нэйта поселили на чердаке, он помогал в кузне, пока не поступил в подмастерья к Робу Ридди, гробовщику, который снабжал всю округу. И Бертин муж научил Нэйта стрелять. А через год он умер, его убило молнией на Вышнем Поле, и Берта с Нэйтом сразу же вернулись к своим.
Сейчас он смотрел на нее, на широкое, строгое лицо, на лоб в морщинах, крутые скулы. Он не знал, каково ей после смерти мужа, она при нем никогда не плакала, и она ему ничего не говорила. Она нанялась в услуженье в слободку и у матери тоже все хлопотала по дому. Держалась она особняком, по-прежнему приглядывала за Нэйтом. Только она сразу изменилась, в одну ночь постарела, и она носила всегда черное.
