— В общем, в суд на меня подают, — сказал Скавронов, сворачивая бумагу. — Мелкая буржуазия.
— А ты читал, что в договоре написано?
— Что значит читал. Не только что читал, а составляли вместе.
— Так ведь договор не на керосинки, а на жалюзи.
— Ну и что, что на жалюзи? У нас такое соглашение: я представляю в магазин семьдесят пять керосинок, а директор дает расписку: «Получен один жалюз», — и выплачивает триста рублей. И так далее.
— А ведь это неправда, Степа.
— Ну и что? Мы бы за эту неправду каждый по полсотне в карман положили, кабы артель «Заре навстречу» не подгадила. И народ вроде надежный, проверенный. Недавно архиерею пролетку перебирали. И рессоры, и шины на колеса поставили, и крылья отлакировали, даже фонарь приделали.
— У нас? В мастерских? — не поверила Клаша.
— А где же. Все видели — заказ с улицы, а молчали. Как же! Рабочая солидарность! Ребята — звери. Саша Черепанов в том числе. Всю ночь, до зари вкалывают, спать не ложатся. Потому и прозвали «Заре навстречу». А вот поди ты, шестеренки запороли. Не тот диаметр… А я им сто восемьдесят рублей отвалил.
— Что же теперь делать, Степа?
— А что делать? Через неделю триста рублей не верну — суд. Давай, пока Романа нет, комод продадим.
— Да ты что! Вовсе рехнулся!
Комод, о котором шла речь, был единственным украшением продолговатой комнаты Платоновых.
Он представлял собой старинное сооружение из пяти огромных ящиков орехового дерева, украшенное бронзовыми узорами и выгнутое по фасаду, как бок гитары. Внутри ящики пахли миндалем.
Стоял комод у продольной стены, там же, где у прежних владельцев, упирался в дощатый пол приплюснутыми львиными лапами. В нем хранилось все имущество, нажитое Платоновыми: платья, кожаные брюки, посуда, крупа, постельное белье, похвальные грамоты и варенье. Нижний ящик занимали книги и обувь.
Для Мити комод был таким же привычным членом семьи, как папа и мама; а мама, стирая по утрам пыль с узоров, разговаривала с комодом ласково, по-деревенски, будто то был не комод, а буренка.
Словом, тяжелый комод так прочно прижился в комнате, что его не пытались сдвинуть, даже когда перекрашивали пол.
— Нет, — сказала Клаша Скавронову. — Нет и нет. Как помру, продавайте. А пока жива, не дам. — Она бросила на стол сверток сатина. — Бери материал назад и уноси с глаз долой.
— А остальное как же?
— За остальное мы не отвечаем.
— Извини-подвинься. Роман отвечает за регуляторы и за покраску. В евоном цеху делали.
