– Бэлла Ахмадулина.
– Молодец! Точно! Читала?
– Нет, кино смотрела, а там песня. Запомнила.
– Ну, тоже хорошо. Я, наверное, тоже оттуда вынес. А как мамы не стало, так слово «сиротство» ощутил всем организмом. Знаешь, она болела, уже не ходила совсем, а я этого не замечал. Потому что был дом, где она меня ждала, была она, живая, с глазами, в которых всегда были искорки. Даже когда уходила туда, глаза прежними оставались. Я хорошо запомнил. И в ту же минуту понял: все! Все кончилось! Я один остался на всем белом свете. Родственники есть. Но это не в счет...
Зиновьев замолчал. И молчал долго. Даша погладила его руку, которая сжимала ручку переключателя передач.
Зиновьев посмотрел на нее:
– Ты поняла меня?
– Поняла. Ты... Ой... Вы...
– Давай на «ты», так проще.
– Ты ощущаешь потребность в понимающем тебя человеке, ты хочешь его дарить. Я не ошиблась. Я читала. Раньше так говорили и на открытках писали: «Кого люблю – того дарю». «Дарю» – то есть одариваю. Я знаю, что это такое. Знаешь, сколько я своих работ подарила? Вижу, что нравится человеку, а купить не может. Вот и дарила, потому что знала, что они принесут именно этому человеку огромную радость. По глазам видела. Но то и вот это, – Даша кивнула на пакеты с обновками, – по-моему, принципиально разные вещи.
– Вот-вот, девочка! «Принципиально разные»! То, что делаешь ты, и вот эти тряпки, которые нужны нам, чтоб элементарно не замерзнуть, – это принципиально разные вещи. Поэтому и обсуждать не будем. Я буду рад, если тебе понравится. Мы сейчас заедем к тебе, ты все посмотришь, примеришь, а потом давай все-таки в киношку, а? На дневной сеанс...
* * *
Дома Даша аккуратно распаковала вещи. Боже мой! Чего здесь только не было! У нее не то что никогда не было таких вещей – она даже не мечтала о них.
Дашка коротко всплакнула над ворохом со вкусом подобранных импортных штучек, явно присоветованных Зиновьеву шустрым Эдиком, который знал толк в одежде.
Но слезки девичьи быстро высохли, и Даша радостно улыбнулась своему отражению в зеркале.
...Зиновьев услышал, как скрипнула дверь парадной, и увидел, как вытянулись лица у Вити и Сережи, с которыми он разговаривал в ожидании Дарьи. Василий Михайлович медленно развернулся и окаменел. Нет, можно сколько угодно говорить о том, что одежка, по которой встречают, – не самое главное в человеке. Конечно, это так, и народную мудрость оспаривать никто не будет, но, черт возьми, что же она делает-то, эта хорошая одежка, да еще с прехорошенькими девушками!
