Когда Адель Максимовна умерла, Кира Сергеевна буквально измором взяла Зиновьева. Спекулируя здоровьем сына, она убедила Василия Михайловича в необходимости разрушить старый дом и построить нормальный коттедж, «как у людей».
Он тогда еще очень надеялся на то, что все утрясется, что будет если уж не полноценная семья, то хоть видимость ее, и на уговоры повелся. Старый дом был разрушен и распилен на дрова, а на его месте за высоким забором за одно только лето стараниями умелых шабашников был возведен каменный дом в три этажа – дурацкий, безвкусный проект этого «замка» Кира Сергеевна смогла протащить вопреки воле Зиновьева.
От их старого дома в Лахте скоро не осталось даже дров, и Зиновьев возненавидел коттедж. Жить там он не хотел и лишь изредка навещал семью, выезжавшую на отдых за город.
Деревянный дом в Комарове он построил для себя. Чем-то он напоминал ему старый дом в Лахте. Не внешне, нет. Домик бабы Кати был куда проще. А вот запах и там и там был особый – лесной.
Зиновьев отпустил машину и Витю Осокина, который готов был остаться на ночь.
– Езжай-езжай! Какого черта со мной тут будет?! Хочу один побыть.
* * *
Зиновьев включил отопление, и скоро в доме стало тепло и уютно, а в камине затрещали дрова, выстреливая искрами, шипя и пузырясь в особенно отсыревших местах – дров Витя занес с улицы из-под навеса. Зиновьев плеснул коньяку в пузатый стакан, сел в глубокое кресло у камина и не удержался, стал рассматривать картинки уличной художницы Даши Светловой.
Они напомнили Василию Михайловичу его детство, в котором были кошки и собаки, птички и ежики. Адель Максимовна и Михаил Андреевич на свою голову воспитали в сыне любовь ко всему живому. Она – эта любовь – с годами разрослась до невероятных размеров и перла через край, как тесто из кастрюли. В детстве всего много – и счастья, и горя, и любви.
И Дашкины картинки были словно кадры светлого детства сурового делового Василия Зиновьева. Они подкупали пронзительной честностью, откровенностью. Детство нечестным не бывает. И даже если в детстве ты прослыл врушкой, с годами становится понятно, что это не враки были, а фантазии. Это взрослость примешивает к фантазиям корысть, и они становятся враньем.
* * *
Василий Михайлович сходил в кладовку и принес молоток и гвозди. Он облюбовал для Дашкиных картинок стену у камина и принялся колотить среди ночи. Гвозди легко входили в дерево, но пару раз Зиновьев засадил молотком прямо по пальцам. Он забавно тряс рукой в воздухе, беззвучно обзывая себя косоруким. Что правда, то правда, косорукость была ему присуща: приколотить или отпилить он мог, но без гарантий качества. Работать он привык больше головой. А руками он хорошо выполнял тонкую работу – шил и даже немного вязал, ничуть не смущаясь того, что эти способности многие считают исключительно женскими.
