Дрожь прошла по моему телу: судя по всему, я имел дело с духом!
После долгих колебаний я решил все же зайти в игорный дом посреди белого дня, но Фендуко там не обнаружил, а на мои расспросы о нем люди удивленно отвечали отказом.
Еще я узнал с помощью городских сплетен, что некоторое время спустя после исчезновения Фендуко, появился некий человек, рассказывавший, что к нему обращался человек похожий по описанию на кэлла Фендуко с просьбой отнести какое-то письмо, но выполнить его просьбу он не смог, объясняя все магией и колдовством.
Семья Фендуко вместе со жрецами Дарбо пытались вытрясти правду из этого человека, но так ничего и не узнали; что с ним стало дальше — горожанам неизвестно, но история эта заставила всех замолчать. Если и были другие жертвы ночного видения, то рассказывать о нем не стали, опасаясь расправы. Лично я был уверен, что Фендуко обращался не только ко мне.
Выяснив, что мне было нужно, я не стал мешкать. Сев на моего верного коня, выехал за крепостные стены.
Унося ноги из Сафиры, я думал о тайне кошмарного письма. Мне казалось, что мой ночной Фендуко — все же не дух и не оборотень, а живой человек, я хорошо помню: как он вцепился мне в горло, и даже запах этого человека стоял у меня перед носом. Еще я был уверен, что близкие заплатили бы хорошие деньги за его возвращение домой. Вот тут все мое существо теряло невозмутимость и требовало от меня каких-то неясных мне пока действий по разгадке тайны. Но я уже обжегся, бегая всю ночь по городу, гонимый мыслями о долге, до тех пор, пока не пересмотрел свои принципы. Видимо, письмо действовало на какие-то особые человеческие мотивы, загоняя человека в заколдованный круг — другого объяснения я не находил. Что касается содержания письма, то все напоминало розыгрыш, и если бы не пузырь от ожога на моей руке, то, возможно, я тут же посчитал его ночной фантазией.
"А интересно, — подумал я, — вся жизнь человеческая является неким подобием проклятого письма: искушения, обязательства подстерегают нас на каждой шагу". Тем не менее, кругленькая сумма из новеньких недавно отчеканенных баалей приятно щекотала мой карман. Я задумался о материально-осязаемых вещах, в которые их можно обратить.
— Вы — раб желудка, — сказал я себе. — Вам следует мечтать о любви, о подвигах, о славе, — и тут же возразил, — все это…преходящее. А жареные фазаны, ветчина, сыр…вечны как сама жизнь.
Итак, мои баали представились мне в виде беленьких барашков, стройным отрядом бегущих к жаровне.
